Валентин Курбатов на фоне портрета Саввы

Вышла в свет прекрасная книга, посвящённая памяти главного реставратора России, бесстрашного гражданина уровня Минина и Пожарского, блестящего искусствоведа Саввы Васильевича Ямщикова. Она называется «Реставратор всея Руси. Воспоминания о Савве Ямщикове» (Москва, НО «ИЦ Москвоведение», 2010 г.). Презентация книги прошла 20 декабря в Историческом музее Москвы.

Среди авторов воспоминаний – артист балета Владимир Васильев, хоккеист Вячеслав Старшинов, актёры Василий Ливанов, Николай Бурляев, Юрий Назаров, художники Сергей Алимов, Павел Аносов, Сергей Бархин, Владимир Маслов, Наталья Нестерова, Татьяна Назаренко, журналисты Гузель Агишева, Владимир Мамонтов, Юрий Рост, Дмитрий Шеваров, писатели Игорь Золотусский, Валентин Курбатов, Альберт Лиханов, дипломаты Валентин Фалин, Михаил Демурин, представители телевидения Аркадий Мамонтов, Сергей Шумаков, Виктор Правдюк, Лев Николаев, искусствоведы, деятели науки и культуры.

Предлагаем вниманию читателей слово Валентина Яковлевича Курбатова, замечательного псковского писателя, друга и соратника Саввы Ямщикова, – слово благодарной памяти о нашем выдающемся современнике, с которым мы, работники «Переправы», три года подряд имели честь тесно сотрудничать на страницах нашего журнала.

Как странно устроена жизнь! И как мы, опытом лет знающие эту странность и умеющие снисходительно указать на неё другим, оказываемся беззащитны, когда она обернётся к нам не отвлечённой мыслью, а живой судьбой.

Как я всегда уставал от Саввы, от его чрезмерности и в болезни не оставляющей его жадности жизни. Даже когда в годы его долгой депрессии друзья понемногу отходили от него (хотя не всегда были виноваты; он сам отказывал им в желании навестить его – не хотел показываться в слабости), он нет-нет срывался, что Мишка или Славка, или Юрка – сволочи (не заходят!). Он-то не звал, да они могли догадаться, что они сейчас нужнее всего. Ему всегда хотелось видеть всех и всех держать при себе. А уж когда встал, они все должны были быть его, идти по его делам, воплощать его мысли. Или, во всяком случае, общие с ним. И наши немощи и личные дела воспринимались им как досадная остановка его дела. Иногда это смущало, вызывало чуть не злость – нам хватало своего эгоизма и самоуверенности. А он сразу при входе в город требовал ключей от города и с порога звонил в Москву, Петербург, Париж, Кострому, Милан своим Витькам, Колькам, Лаврушкам и Пьерушкам, чтобы и они немедленно включались в его дела. Поднималось начальство, вызывалось телевидение, давались интервью (их не брали, он – давал).

Вот ведь, думаешь, беда – опять налетел. Значит, прощай покой, прощай размеренность жизни: «Садись, старик, поехали!» В Изборск, Михайловское, Печоры, Кологрив, Солигалич. И там сразу всё вверх дном. И там он тотчас становился всем сразу – директором, завхозом, учёным секретарём, игуменом. Иногда, грешный человек, я прятался от него, бежал от шума, от частого повторения одних и тех же его притязаний к городу и миру. Ну, сказал раз, думаешь, и хватит – не глухие ведь.

И вот оказалось, что его «своё» – это и было главное «наше» – в Пскове, Костроме, Ярославле, Петрозаводске. И теперь на его месте в душе страшный провал. И не в одной моей душе, а, кажется, в русской истории последних лет, – так много он занимал в ней места. И место это было так нужно. Он лучше нашего знал родное начальство, знал, что оно только «наёмная сила», и, если с него не спрашивать, оно всё так и утопит в пустых обещаниях, и не стеснялся с той же энергией по сто раз повторять необходимое, бить в рельсу, пока не услышат.

И вот – Бременская коллекция в России, Ефим Честняков – навсегда вписан в нашу культуру как явление всечеловеческое, икона Елеазаровского Спаса на своём духовном посту, в родном монастыре, стоит за единство Третьего Рима, как стояла во все часы духовной опасности. Крест под Изборском, как икона Русской земли, стоит и его плечами и волей, им привезёнными землями Абхазии, Соловков и Северной Фиваиды. Покровская башня в Пскове воскресла, когда, казалось, потеряна последняя надежда, в такой стати, что мы перед её величием почти не смеем поднять глаз, как не смели иногда и перед его требовательностью.

Сейчас его мучительно не хватает. И я боюсь, что лень и зло, расчёт и чужебесие осмелеют. И они уже смелеют, почувствовав, что теперь можно распоряжаться родными «духовными недрами» бессовестнее. И только в Пскове нас ещё ждёт впереди тяжелейшее стояние за Мирожские и Снетогорские фрески, за достоинство реставрации передаваемых церкви храмов, за единство исторического облика 1150-летнего Изборска. А в Ярославле, Костроме, Петрозаводске, Вологде… Культура везде оказалась на опасном пороге.

Ну что ж, с Божьей помощью и Саввиной молитвой надо учиться делать его высокое дело без него. Звони, Савва, – днём, ночью, на рассвете. Без тебя очень трудно.

Валентин КУРБАТОВ

Перейти к содержанию номера