В наше время только ленивый не ругает Маркса. И конечно же, самым любимым объектом критиков является его теория прибавочной стоимости. Усердие столь значительно, обличительный запал столь велик, ругань столь беспардонна, что невольно начинаешь вопрошать: почему они так стараются? Ведь реалии современного российского капитализма столь негативны, что в наличии эксплуатации, причём очень жестокой, сомневаться не приходится. И тогда появляется другая, уже навязчивая мысль: «Ага! Значит, старик Маркс всё-таки прав!».

В том, что рабочему за его труд недоплачивают, что капитализм порождает эксплуатацию, – Маркс несомненно прав. Но что касается объяснения самой механики эксплуатации, то тут следует разобраться. И начать нужно с самых основ – с труда и его стоимости. 

 

Как оценивать труд? 

 

Все хозяйственные ценности создаются Богом, сотворившим и поддерживающим природу, и трудом человека. Бог самодостаточен и в земных благах не нуждается. Человек же нуждается, и даже очень. Отсюда следует, что экономическое устройство общества справедливо, если в нём вознаграждается именно труд, а не что-либо иное. Это аксиома, но, отметим, аксиома не научно-онтологическая, а нравственная.

 

Можно, конечно, эту аксиому отвергнуть, а принять другую. Например, вознаграждать по имущественному положению – чем больше у человека денег, тем больше его прибыль. Многие именно к такой экономике и стремятся. И поскольку денег у них и в самом деле много, то выстраивание такой экономики шло успешно и сейчас практически завершено. И даже успешно промываются мозги населения для принятия идеи, что именно так и справедливо. Но Бога, который задаёт нравственный закон, не обманешь. Не обманешь и подлинное нравственное чувство, которое во все века было уверено, что справедливо – это значит «по труду». Но в этом падшем мире справедливость вовсе не частая гостья. Вот и получается, что вознаграждение по труду – именно так должно быть, но этого, увы, нет в действительности.

 

Найти оценку труда – вот главная задача теоретической экономики. Но до сих пор эта задача не решена. Всё дело в том, что труд – понятие сложное, имеющее множество характеристик. Мысль человечества давно выделила главные из них. «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт., 3:19) – сказано в Библии. Иначе говоря, труд производителен, но труд и тяжёл. Тяжесть труда и полезность труда – вот два неотъемлемых и несводимых друг к другу свойства труда. Под тяжестью труда понимаются затраты физических, умственных и волевых усилий на совершение процесса труда («в поте лица»). Под полезностью труда понимается ценность его результатов («будешь есть хлеб»). Соответственно, будем говорить о стоимости тяжести труда (СТТ) и стоимости полезности труда (СПТ).

 

Относительно последнего термина небольшое лингвистическое замечание. Он выглядит как «масло масляное». Но всё же мы его оставим, поскольку в русском языке слово «стоимость», скорее, понимается не как «ценность», а как «оценка». А уже «оценка полезности труда» – вполне осмысленное словосочетание. Отметим, что у нас хорошо известен термин «потребительная стоимость», который в первом приближении можно считать синонимичным данному.

 

СПТ и СТТ – первичные, фундаментальные категории экономики. Любая экономика начинает функционировать, если выполняется соотношение СПТ > СТТ, прямо вытекающее из созидательной способности труда. Соотношение это верно и для нерыночных форм хозяйствования. Русский крестьянин, ведя своё во многом натуральное хозяйство, великолепно умел оценивать СПТ и СТТ в любом замышляемом деле. И он брался за него, если видел, что первая превысит вторую.

 

Что важнее – СПТ или СТТ? Так и вопрос ставить нельзя. Можно до хрипоты спорить о том, что более правильно – маржинализм (видящий только полезность труда) или классическая «трудовая теория стоимости», оценивающая труд фактически по затратам. Обе теории односторонни. Единой оценки труда, объективной, научной «формулы» стоимости труда в её зависимости полезности и тяжести человечество не нашло, сколько ни искало. Иначе говоря, необходимо оценивать труд парой (СПТ, СТТ). А отсюда ставится под сомнение и сама «стоимость вообще» как универсальная скалярная экономическая оценка блага. Но потребность в стоимости как объяснительной категории столь велика, что в неё упирались многие поколения экономистов и упираются сейчас, не замечая, что она оказывается некоей идеей фикс.

 

Это очень кардинальный вывод. Действительно, оказывается, например, какой из вариантов трубопровода следует предпочесть, строго говоря, экономика однозначно выяснить не может. Сразу встаёт вопрос: «А как будем считать, по полезности или по тяжести»? Если нас интересуют трудовые затраты, что надо считать по СТТ. Если же мы ставим вопрос о полезности всего проекта, то надо использовать СПТ. К тому же беда в том, что ни СТТ, ни СПТ экономика измерять толком не умеет.

 

«Помилуйте! – скажет читатель, – экономисты великолепно с этим справляются: они считают не по полезности и тяжести, а по ценам, которые секрета не составляют. Так что рыночная цена прекрасно подходит для единой скалярной оценки стоимости труда». Что ж, цена – очень интересная вещь, и её анализом, безусловно, следует вплотную заняться. 

 

Цена и сделка 

На первый взгляд кажется, что цена и есть та самая искомая оценка труда. В самом деле, цена (Ц) в рыночной экономике лежит где-то между СПТ и СТТ: СПТ > Ц > СТТ. Так что можно сказать, что цена имеет определённое отношение к обеим указанным оценкам. Более того, цена является неким компромиссом между ними, ибо формируется как результат договора, причём договора добровольного. И потому сомнений в её объективности и возникать не должно.

 

А раз так, – говорят экономисты, – то и эксплуатации неоткуда взяться. Посудите сами. Да, предприниматель рабочему платит меньше, чем выручает от продажи продуктов труда. Но на сколько? На цену материалов производства, на стоимость износа основного капитала, на величину зарплаты себе как управленцу, на инвестиции в расширение производства. Всё это разумно и справедливо. А что касается зарплаты рабочему, то ведь договор-то между ним и предпринимателем – сугубо добровольный, а значит, рабочий, если его вклад будет недооценён, может его расторгнуть. Конечно, могут быть злоупотребления, но они – отклонение от нормального порядка. Нормальный, свободный рынок эти отклонения ликвидирует: рабочие просто наймутся к другому, более щедрому предпринимателю.

 

И всё же представляется, что цена не тянет на корректную оценку стоимости. И причина именно в договорном характере цены. Она – результат сделки между покупателем и производителем. А сделка – такая вещь, которая, несмотря на свою добровольность, может быть несправедливой. Остановимся на этом чуть подробнее.

 

Сделка в экономике – договор купли-продажи между двумя участниками, где первый из них (производитель) подразумевает свои затраты (З), а второй (покупатель) – свою пользу (П). Затраты и польза выступают как нижняя и верхняя границы сделки: сделка не состоится, если З > П; в противном случае участники могут договориться о цене сделки (Ц), которая находится между пользой и затратами: П >= Ц >= З. Соответственно, производитель получает выгоду Ц-З, а покупатель – выгоду П-Ц. Иначе говоря, сделка может состояться, если каждый участник получает хоть какую-нибудь положительную выгоду. Но внутри диапазона «Польза–затраты» любое значение цены возможно, и её положение определяется условиями сделки и факторами, влияющими на её участников.

 

Иначе говоря, сделка может быть неравноценной, но всё равно она совершается, причём добровольно. Но что значит неравноценность? По какому критерию её определять? Сделка выдвигает формальную сторону равноценности: как договор равных партнёров сделка сама по себе равноценна, если она равновыгодна, т.е. выгоды её участников равны. Цена равновыгодной сделки вычисляется как среднее арифметическое её границ. Но важно указать, что равновыгодная сделка может быть несправедливой с точки зрения трудового вклада. Например, когда один из участников работал, а другой – нет.

 

Но как связаны границы сделки с СПТ и СТТ? Самым прямым образом. Если производитель своим трудом (и только им) создал товар, то П=СПТ, а З=СТТ. Если же производитель покупал производственные материалы и использовал наёмный труд, то суммарные СТТ будут меньше на сумму выгод производителей материалов и наёмных работников. Иначе говоря, затраты в общем случае складываются из СТТ и выгод производителей. Можно аналогичное соотношение вывести для П и СПТ: польза от продукции равна суммарной СПТ за вычетом затрат на производство и выгод покупателей.

 

Рассмотрим крайние случаи. Если СПТ=0, то мы имеем случай сизифова труда. Впрочем, необязательно – для одного товар может не представлять ни малейшей ценности, а для другого – даже очень большую. Если СТТ=0, то это значит, что вещь просто взята у природы. Точнее, она создана Творцом и даром отдана человеку. Правда, благодаря сделке продать её человек может уже за ощутимую цену (при ненулевой СПТ). Таким образом, полезность вещи создаётся не только трудом, но и природой. 

 

Пример, призванный кое-что разъяснить 

 

Маркс любил числовые примеры – в «Капитале» их множество. Пойдём по стопам классиков и рассмотрим самую расхожую ситуацию, участником которой был незаметный герой нашего времени гр. Трудин. Сразу отметим, что люди оценивают СТТ и СПТ очень приблизительно, фактически – на качественном уровне. Но ради иллюстративности, чтобы иметь возможность посчитать выгоду, мы предполагаем, что они всё же умеют этим величинам давать числовые оценки в рублях (тут «рубль» – не полноценная денежная единица, а лишь мера стоимости).

 

Так вот, Трудин сошёл с электрички и решил купить у бабуси пучок моркови, который та продавала за 10 руб. Трудин – умеренный любитель морковки, и он оценивает её СПТ, скажем, в 15 рублей. Именно эту величину он подразумевает в качестве верхней границы сделки. Если цена будет выше, то он покупать не станет и пройдёт мимо. Но бабуся тоже не промах – она морковь сама вырастила и оценивает трудоёмкость этого процесса, допустим, в 5 руб. за пучок, и ниже этой границы она, конечно, продавать не будет. К тому же она осведомлена о полезных качествах каротина и с удовольствием выставила бы более высокую цену, но беда в том, что рядом сидит несговорчивая соседка, которая продаёт пучок по 10 руб. Поэтому и нашей бабусе приходится продавать по той же цене.

 

Трудин доволен: его выгода – 15-10=5 руб. Но выгода бабуси такая же: 10-5= 5 руб. Вроде бы всё справедливо. Но при виде бабусиного обшарпанного пальтишка ещё советских времён что-то в Трудине защемило, и он начинает вспоминать, откуда он взял свои 10 руб. Всё просто: он работает программистом в небольшой фирме, и 10 руб. – тысячная часть его месячной зарплаты. За месяц Трудин написал программу, которую менеджер фирмы сумел продать за 50 тыс. руб. (получив за это 5 тыс.). Остальную прибыль 50-10-5=35 тыс. руб. забрал владелец фирмы. Ради справедливости надо сказать, что и он участвовал – однажды поговорил по телефону с Трудиным и менеджером…

 

Правда, работу свою Трудин не считает тяжёлой, её СТТ он оценивает в 2 руб. на каждую десятку зарплаты. Так что он не в обиде. Кстати, в предприятии, которое купило программу (это очень крупное объединение), работает один его знакомый. Он сообщил, что ожидаемая прибыль от внедрения программы составит порядка 400 тысяч.

 

Конечно, в этом примере есть нарочитые упрощения. Но они не меняют сути дела: больше всех получил тот, кто меньше всего работал, хотя все сделки совершены законно и абсолютно добровольно. Попробуем разобраться, как это произошло.

 

Сделка Трудина с бабусей была равновыгодной, но за пучок моркови он затратил меньше труда (5 руб. у бабушки > 2 руб. у Трудина). Вот первая несуразность: вроде бы совершенно справедливая сделка оказалась несправедливой с точки зрения трудовых затрат! Почему? Потому что его труд оказывается куда более производительным: он на 2 руб. СТТ вырабатывает где-то 400 руб. СПТ (это тысячная часть дохода от использования его программы; на самом деле СПТ ещё выше), а бабушка – на 5 руб. усилий лишь на 15 руб. пользы. Мы приходим к выводу, что в смысле выгодности труд от труда разнится. И это, даже при отсутствии несправедливого обмена, ведёт к социальному расслоению. Но что посоветовать бабусе? Поднять цену вдвое? Но тогда её пучки просто не будут покупать. Поднять агрокультуру и ввести механизацию? Но дачникам всё равно много моркови не продашь – они и сами её выращивают, так что даже при нулевых трудозатратах бабушка не сможет существенно повысить заработок. Переквалифицироваться в программисты? Даже не смешно…

 

Сделка Трудина с владельцем фирмы оказалась неравновыгодной (35 тыс. > 10 тыс.) – тот получил больше. Но дело даже не в этом. Несправедливость в том, что он работал, а владелец фирмы – нет (СТТ двух телефонных звонков ничтожна; но и их СПТ сомнительна). Почему же хозяин столько получил? Потому что сам статус собственника фирмы позволяет ему навязывать сделки, в которых обмениваются неравноценные количества труда. К технике и психологии эксплуатации мы ещё вернёмся. Но какой совет дать Трудину? Начать им с менеджером голодовку? Здоровье не позволяет. Создать свою фирму? Нужен начальный капитал. Да и сам он именно программист, а не бизнесмен. Он не может и не хочет переучиваться. Так что остаётся работать на своём месте с соответствующей зарплатой.

 

Наконец, сделка фирмы с предприятием, купившим его программу, тоже неравновыгодна (350 тыс. руб. > 35 тыс. руб.). Это означает, что независимо от коллизий Трудина с хозяином фирма как целое общипана более сильным партнёром. Заметим, что это предприятие добилось столь внушительного результата легко и просто: в силу его огромности программа была внедрена широко, на многих рабочих местах, что и принесло в сумме большой экономический эффект.

 

Суть дела – неравная сделка 

 

Даже этот достаточно приблизительный анализ убеждает, что секрет эксплуатации лежит на поверхности. Просто заключаемые рыночные сделки являются неэквивалентными, неравноценными, несправедливыми. Несправедливыми прежде всего в смысле трудового вклада. И в самом деле, с какой это стати сделка должна тщательно учитывать труд? Она это делает, но только отчасти. Никаких гарантий в этом смысле экономическая сделка не даёт и давать не собирается. Результат сделки цена – равнодействующая экономических сил её участников, а эти силы вовсе не обязаны быть пропорциональны трудовому вкладу. Кто сильнее, тот и сдвигает цену сделки в свою сторону. А несправедливая цена и есть эксплуатация. Рыночные сделки – сделки неравных по экономической силе партнёров.

 

Собственно, всё это хорошо известно и много раз высказывалось. Ещё в XVIII в. французский просветитель аббат

 

Э.Б. Кондильяк видел в сделке основу торговли. Причём он подчёркивал, что «на самом деле оба (контрагента сделки. – Н.С.) получают, или, по крайней мере, должны получать, выгоду» [1, 165]. О том же, но более обстоятельно, пишут представители австрийской экономической школы Карл Менгер и Ойген Бём-Баверк [4]. В современной литературе о рыночном «торге», в котором покупатель руководствуется полезностью товара, а продавец – затратами, например, упоминает В.П. Петров [3, 91]. Правда, он всё же считает рынок сферой эквивалентного обмена. Но о неэквивалентности обмена как всеобщем законе рынка, например, пишет В.Н. Краснов [2]. Наиболее очевидный пример неэквивалентного обмена – заём под процент. Тут затраты – выдаваемая сумма; цена – возвращаемая сумма, полезность – возможность ещё какое-то время не помереть с голоду. Неэквивалентность прямо следует из неравенства обеих сумм. И тем не менее во все века ростовщичество процветало. Но у экономистов своё мнение – они уверены, что эквивалентность – норма, а отступления от неё – лишь рябь на водной глади рынка. 

 

Как это делается 

 

Но что значит экономически сильный и экономически слабый? Каковы факторы сделки, с помощью которых её можно сделать неравноценной в трудовом смысле? Отвечая на эти вопросы, вместо нейтрального «предприниматель» уместно пользоваться далеко небезобидным словечком «капиталист».

 

И поделом.

 

Частная собственность. Капиталисту принадлежит право собственности над продуктом, произведённым наёмным персоналом. Он один с рабочими и расплачивается. Но пользу от этого продукта получает покупатель, который выплачивает его цену не рабочим, а капиталисту. Вместо одной сделки получается две. Давайте рассмотрим их более внимательно: РК-сделку – между рабочим и капиталистом и КП-сделку – между капиталистом и покупателем. При этом будем предполагать, что трудовой вклад капиталиста отсутствует – вся работа по производству и сбыту продукции осуществляется наёмным персоналом, так что под словом «рабочий» понимается любой трудящийся, включая инженеров, управленцев, аналитиков и пр.

 

Прежде всего выделим затраты на средства производства (ЗСП). Сюда входят затраты на сырьё, а также затраты на амортизацию и замену оборудования. Заметим, что ЗСП, являясь компонентой общих затрат, участвуют только в КП-сделке. Поэтому, сравнивая сделки, нужно ко всем величинам РК-сделки прибавлять ЗСП, о чём ради краткости мы далее упоминать не будем.

 

Верхней границей КП-сделки является СПТ в оценке покупателя, которая может быть очень высокой (ибо именно покупатель потребляет товар), а нижней границей – затраты капиталиста, включающие зарплату рабочему. Границы РК-сделки совершенно иные: соответственно СПТ в оценке капиталиста и СТТ рабочего. Но чем полезен произведённый продукт для капиталиста? Тем, что он его продаст за определённую цену. Поэтому цена КП-сделки равна СПТ РК-сделки. Затраты же КП-сделки равны цене РК-сделки, т.е. зарплате наёмным работникам.

 

В результате получается схема, таящая в себе огромные возможности для эксплуатации. Во-первых, рабочий участвует только в первой сделке, капиталист же – в обоих. Тем самым капиталист имеет возможность каждую из сделок склонить в свою сторону. Во-вторых, заключая договор с рабочим, капиталист вместо СПТ покупателя выставляет свою СПТ. Это очень важный ход: теперь подлинная СПТ – СПТ с точки зрения покупателя – заменяется более низкой величиной – ценой продукта. Тем самым сделка с рабочим совершается как бы в другом, уменьшенном масштабе. Этот приём можно назвать подменой полезности.

 

В итоге цена КП-сделки может существенно превосходить зарплату, хотя труд в изготовление продукции вложил только рабочий. Эта разница, обычно называемая прибылью капиталиста, и есть численное выражение трудовой эксплуатации – ведь капиталист не трудился. Надеюсь, что читателю ясно: «стричь купоны» капиталисту даёт возможность не что иное, как право частной собственности. Оно обеспечивает присвоение им изготовленной продукции, а значит – и возможность осуществления двухкаскадной сделочной схемы. Заметим, что капиталист в этой схеме участвует наподобие спекулянта – покупает результат труда рабочего и перепродаёт его по более высокой цене покупателю. Хорошо известен афоризм Прудона: «собственность есть кража». И понятно почему – она даёт возможность украсть у наёмного рабочего законную оплату его труда.

 

Эта двусделочная схема – так сказать, форма эксплуатации. Остальные факторы сделки наполняют эту схему содержанием, влияя на размер прибыли.

 

Конкуренция. Монополия. Предъявить труду свои претензии мешает конкуренция. Если наёмные рабочие боятся потерять работу, то они будут готовы трудиться и за меньшую зарплату, и о должной оценке их трудового вклада уже говорить не приходится. Поэтому безработица – необходимое действующее лицо современной капиталистической экономики. С другой стороны, капиталист-монополист может завышать цену, приближая её к СПТ покупателя.

 

Сокрытие информации. Чтобы двусделочная схема работала и приносила прибыль, капиталистами применяется особый приём – сокрытие информации при приёме на работу. Наниматель тщательно скрывает ту прибыль, которую он собирается получить от наёмного работника, – мол, это наши проблемы и вас они интересовать не должны; решайте исходя из собственного бюджета и собственных потребностей – годится вам предлагаемая зарплата или нет. Понять, насколько его обманули и недоплатили, рабочий, как правило, не может. И в самом деле, рабочий обычно выполняет свою часть работы, так что оценить свой вклад в общее дело ему крайне сложно. А кроме того, надо знать экономические параметры всего предприятия: цены на продукцию, её объёмы, затраты на средства производства и пр., что обычно стараются не оглашать. Вот и остаётся рабочему прикидывать, проживёт он на эти деньги или нет, а если проживёт, то насколько хорошо.

 

Размер капитала. Если сырьё дорого, то его обработка имеет смысл, если получающееся изделие имеет высокую СПТ.

 

А значит, и цену можно поднять настолько, чтобы масштаб прибыли был пропорционален затратам. Ещё в большей степени это справедливо для дорогих высоких технологий – они и рассчитаны на производство изделий с высокой СПТ. Иначе говоря, величина капитала влияет на масштаб КП-сделки, в результате чего прибыль становится пропорциональной авансируемому капиталу. Таким образом, не только труд, но и капитал влияет на прибыль. И потому с точки зрения сделочной логики, ориентированной на результат, всё нормально: труду – зарплата, капиталу – прибыль. Но с точки зрения трудовой справедливости капитал не должен получить ничего, ибо его обладатель не вложил трудового вклада.

 

Условия тиражирования. В наш век информационных технологий появляются новые возможности эксплуатации. Результаты разработки часто представляют собой информацию, а потому могут легко размножаться. Это создаёт значительные преимущества для экономически сильных компаний: закупив информационную услугу, так сказать, «на корню» и сумев тем или иным способом её тиражировать, они могут получать сверхприбыли. Этот пример демонстрирует, что большой капитал не просто позволяет производить продукцию с высокой потребительной стоимостью, но и оказывает давление на контрагента.

 

Все эти приёмы позволяют очень существенно влиять на сделки, добиваясь увеличения прибыли. Подчеркнём, что это не правовые механизмы, а методы обмана, способы манипулирования сознанием. Разумеется, рабочий вправе требовать оплаты труда по цене товара, ибо он целиком создан его трудом. Но всё определяется условиями сделки, и наниматель ради собственной выгоды пользуется любыми приёмами: и экономической силой («больше не заплачу, можешь увольняться»), и обманом («тебе этого будет достаточно для жизни»).

 

В результате сделки становятся не только неравноценными с трудовой точки зрения, но даже неравновыгодными.

 

Чтобы проиллюстрировать, как указанные факторы работают, вернёмся к нашему примеру, причём ради определённости будем применять принцип равновыгодности. СТТ программы Трудина составила 2 тыс. руб., а СПТ – 400 тыс. Если он заключает с обществом равновыгодную сделку, то он вправе потребовать зарплату в 199 тыс. рублей. Но Трудин продаёт свой труд не обществу, а конкретной фирме, которая с ним сполна и расплачивается. С точки же зрения фирмы СПТ программы 50 тыс. (подмена полезности), т.е. по принципу равновыгодности сделки Трудин должен получить только 24 тыс. руб.

 

Остальные 175 тыс. его вознаграждения утонули где-то в брюхе огромной капиталистической акулы и брюшке родной фирмы. Почему? Да потому, что фирма обладает правом собственности на все плоды его труда. Она этими плодами и распорядилась как умела: продала программу, не оговорив условий её тиражирования. Но не будем ругать менеджера: может быть, он свою работу выполнил и не так уж плохо, ибо когда он заикнулся, чтобы покупатель отстёгивал от прибыли, то ему прозрачно намекнули, что программистских фирм пруд пруди. Сам же, без фирмы, Трудин вообще не смог бы свою программу реализовать. Но фирма заплатила ему даже не 24, а 10 тыс. руб. Почему? Потому что, нанимая на работу, фирма скрыла, по каким ценам будут продаваться плоды его труда (сокрытие информации). И ему оставалось руководствоваться собственным расчётом: он прикинул, что СТТ его труда – 2 тыс., а СПТ для него – 10 тыс., и согласился. И не говорите ему, что он глупо поступил. Попробуйте устроиться программистом в пожилом возрасте (конкуренция). Так что Трудину ещё повезло – он вообще легко мог остаться без работы.

 

Мораль рынка и его участников 

 

Нет, – будут уверять вас экономисты, – как раз в условиях свободного равновесного рынка такие явления невозможны: Трудин может предложить свои услуги другому, более щедрому хозяину; да и фирма в условиях конкуренции покупателей не должна так продешевить.

 

Но кто сказал, что реальный рынок – свободный и равновесный? Наоборот, каждый участник рынка имеет преимущество над остальными, каждый в чём-то монополист, за счёт чего он намерен получить максимальную прибыль. Свободный рынок – идеальная, недопустимая абстракция. Он предполагает такие свойства, которые в действительности недостижимы. Например, фантомом оказывается т.н. мобильность ресурсов – и бабуся, и Трудин фактически не могут переменить свою работу. Но даже и модель «совершенной конкуренции» от эксплуатации не спасает. Эта модель всё-таки предполагает неравенство капиталов. Но ведь больший капитал – явное преимущество, которое его обладатель на полную катушку использует. В результате прибыль в рыночной экономике распределяется по капиталу, т.е. по собственности. Ох, недаром Прудон восклицал: «Собственность есть кража!».

 

В этом главный парадокс рыночной экономики: товар создаётся только трудом, но прибыль распределяется не по труду. Можно даже переформулировать основное противоречие капитализма: между трудовым характером производства и сделочной формой распределения. Драма рынка в том, что он – злостный нарушитель справедливости. И понятно почему. Рынок – это совокупность конкурирующих между собой игроков, каждый из которых стремится максимизировать свою выгоду. Поэтому в этой конкурентной борьбе используются любые конкурентные преимущества. Можно обмануть, можно поставить контрагента в стеснённые условия, можно использовать его затруднения или его беззащитность. В результате рыночные сделки становятся неэквивалентными. Вот суть дела. Причём это верно не только для отдельных покупателей или наёмных рабочих, но и для целых предприятий или даже стран. На рынке сильный грабит слабого, богатый – бедного.

 

Рынок имеет две «невидимые руки». Одна – смитовская – хорошо известна. Она выставляется напоказ, дабы продемонстрировать мудрость рынка. Эта рука регулирует спрос и предложение, обеспечивая рынку устойчивость.

 

Но есть и другая рука, рука грабителя, который, пользуясь своей силой, отнимает у слабого. Но богатство и есть сила в экономическом смысле. Поэтому вторая рука богатого делает ещё богаче, а бедного ещё беднее. Об этой руке стараются помалкивать. Правда, все государства делают огромные усилия, чтобы удержать эту руку, – издают антимонопольные законы, вводят прогрессивный налог и пр., пр. Но ничего не получается, ибо механизмы рынка – сила и обман. Уберите их, сделайте рынок абсолютно свободным, и тогда он зачахнет, ибо тогда, как остроумно отметил

 

В. Краснов, станет всё равно – купить на рынке или сделать самому. 

 

Ужас рынка ещё в том, что откровенный эксплуататор и обманщик в нём получает преимущество. А наиболее честному и совестливому на рынке труднее всех. В результате эксплуатация становится необходимой даже для предпринимателей, этого не желающих. Ведь если не будешь максимизировать свою прибыль, то тебя съедят конкуренты. Поэтому волей-неволей приходится. Ведь за счёт чего конкурировать с виртуозами эксплуатации? Так что всем предпринимателям тоже приходится недодавать зарплату наёмному персоналу.

 

В этом – трагедия моральных участников рынка. Каждый решает её по-своему. Один принимает бесчеловечную мораль рынка и становится «акулой капитализма». Другой вообще уходит из бизнеса. Третий решает, что прибыль он будет использовать не на себя, а на общество. Однако что полезно обществу – решает сам предприниматель, решает субъективно, а ведь благими намерениями выложена дорога в ад. Четвёртый убеждается, что, кроме изменения этого несправедливого строя, никакого другого выхода нет.

 

Эксплуатация по Марксу 

 

Теперь мы можем более уверенно разобраться в теории эксплуатации Маркса. Собственно, весь его «Капитал» был заточен под обоснование капиталистической эксплуатации. И в этом его достоинство. Но верно указывая на сам факт эксплуатации, Маркс теоретически объяснял его некорректно. Причём изъян коренится в специфике понимания им общих экономических механизмов.

 

Маркс разделял основные положения трудовой теории стоимости, созданной в основном Смитом и Рикардо. А именно: существует (скалярная) стоимость товара; она определяется трудом, затраченным на его изготовление; рынок эту стоимость выявляет – товары на свободном рынке продаются по стоимости. Вроде бы всё это – несомненные истины. Но беда в том, что как раз эксплуатацию на их основе объяснить было невозможно. Ведь если наёмный рабочий продаёт капиталисту свой труд, то рынок труда должен его по стоимости и оценить. Но затраченный труд равен стоимости товара (при нулевых ЗСП).

 

Значит, зарплата рабочего должна быть равна цене товара, и никакой эксплуатации и возникнуть не может. Такой вывод неизбежно следует из трудовой теории стоимости. Но на самом деле этого не наблюдается: цена выше зарплаты. В чём здесь секрет? В том, утверждает Маркс, что рабочий продаёт капиталисту не труд, а другой товар – рабочую силу, под которой понимается способность рабочего к труду. А раз другой товар, то и цена другая. Решение изобретательное, но уводящее на ложный путь. Рассмотрим ситуацию чуть внимательнее.

 

Маркс от имени рабочего говорит капиталисту: «Товар, который я тебе продал, отличается от остальной товарной черни тем, что его потребление создаёт стоимость, и притом большую стоимость, чем сколько он стоит сам» [1, 238]. Прежде всего под товаром, который продаёт рабочий, Маркс подразумевает рабочую силу. Этот момент множество раз критиковался, и совершенно справедливо. Ибо рабочий продаёт капиталисту не способность к труду, а некое количество труда, т.е. определённое количество целесообразного действия, в которое он вкладывает своё умение, волю, умственную и физическую силы. На способность рабочего предоставить всё это капиталисту дела нет: будь ты в расцвете жизненных сил или при последнем издыхании – выдай – и всё там, уплачено.

 

Поэтому все разговоры в «Капитале» о стоимости жизненных средств, необходимых для поддержания жизни рабочего, к делу отношения не имеют. Тут Маркс уходит в сторону. Правда, в приведённом отрывке есть и здравая мысль: капиталист потребляет потребительную стоимость проданного ему рабочим «товара», получая большую стоимость. Но, по сути дела, она говорит о другом: о созидательной силе труда. Труд создаёт ценности, превышающие затраты на него. Но это значит, что рабочий, согласно принципу эквивалентного обмена, должен получить сполна именно за результаты труда, а не за «восстановление рабочей силы». Почему же он соглашается на неполную оплату его труда? Этот вопрос так и остаётся необъяснённым. Так что введение рабочей силы – лишь уловка, так и не объясняющая парадокс. Конечно, рабочая сила появляется у Маркса не на пустом месте. Он заметил странный факт: сами рабочие стоимость труда часто оценивают «потребительской корзиной», сравнивая свою зарплату с «прожиточным минимумом». Но дело тут вовсе не в подмене товаров, а в столь сильном давлении капиталистов на рабочих, что тем приходится думать не о полной оплате их труда, а о том, чтобы продлить своё существование.

 

Неэквивалентность сделочного механизма рынка Марксом отрицается, а ведь именно она способна объяснить необъяснённое трудовой теорией стоимости. Маркс просто издевается над воззрениями Кондильяка, называя их «чисто детской наивностью» [1, 166]. Но вот Маркс встаёт перед вопиющим феноменом возрастания торгового капитала. И как же он его объясняет? Ничем иным, как «надувательством» [1, 170] (!); тем же Маркс объясняет и ростовщичество.

 

Казалось бы, вот – разгадка рядом. Но нет, магия эквивалентного обмена оказывается столь сильной, что Маркс на все лады повторяет: «Прибавочная стоимость не может возникнуть из обращения» [1, 171], «Обращение, или товарообмен, не создаёт никакой стоимости» [1, 170]. Да, новой стоимости не создаёт – её создаёт только труд. Но прибавочную стоимость обращение может «создать», отнимая её у работающего и отдавая неработающему. Для Маркса же новая стоимость и прибавочная стоимость – синонимы. Впрочем, не всё так просто. Маркс заявляет, что ситуацию можно объяснить не только «простым надувательством» [1, 171]. И впоследствии он такое объяснение даёт: капиталисты-производители вынуждены отдавать часть прибыли торговцам. Маркс не замечает, что таким объяснением он фактически переходит на позиции теории неэквивалентных сделок, хороня тем самым свою трудовую теорию стоимости.

 

Ещё один недостаток воззрений Маркса – фактическое сведение стоимости труда к затратам труда, к СТТ. Уже в первой главе «Капитала» Маркс пишет: «Количество самого труда измеряется его продолжительностью, рабочим временем» [1, 45]. Ясно, что этот измеритель не только имеет затратный характер, но он и крайне несовершенен. Это понимал и сам Маркс, который вводит коэффициенты за квалификацию. Тут уже попытка учесть и полезность труда, так что получился некий вариант оценки «труда вообще», правда, вариант, цели своей не достигающий. В результате ряд экономических эффектов не находят в марксизме должного объяснения. Например, известная проблема средней нормы прибыли. По теории Маркса, она должна быть ниже в отраслях с высоким строением капитала, но практика этого не подтверждает. Если бы Маркс адекватно учитывал полезность результатов труда, то он бы увидел, что СПТ продукции, созданной при помощи капиталоёмких технологий, выше, что и объясняет парадокс.

 

Впрочем, экономика столь тонкая и скользкая материя, что даже самые выдающиеся умы поскальзывались. Так что нет ничего удивительного в том, что и теория Маркса содержит ошибки – вождь пролетариата являлся сыном своего века и отразил тогдашний уровень понимания дела. Беда в том, что его воззрения превратили в абсолют, в догму, не подлежащую критике и развитию. Когда же начались другие времена, то уязвимость объяснений Маркса сослужила плохую службу, позволив критикам дискредитировать само понятие эксплуатации, вместе с водой выплеснуть и ребёнка.

 

Заключение. О двух экономиках 

 

Труд – по сути дела, единственный объект экономики. Всё остальное – лишь параметры труда. Но в том-то и трудность, что для главных параметров: затраты труда и полезность труда – до сих пор не найдены надёжные способы оценки. Особенно плохо обстоят дела с измерением полезности продукции. Ситуация ещё усугубляется тем, что полезность блага – вещь очень капризная. Прежде всего она совершенно различна для разных субъектов. Расчёска – вещь полезная, но не для лысых. Из необозримой номенклатуры товаров подавляющее большинство нужно подавляющему меньшинству покупателей – для остальных СПТ этих товаров меньше цены. Поэтому говорить об «общественно необходимой полезности» очень трудно. Полезность – индивидуальна, а потому с трудом уловима статистически. Даже для Менгера трудности показались столь велики, что он отказался от идеи чем-то полезность измерить.

 

Трудности действительно велики. Но, казалось бы, тем яростнее наука должна эти трудности преодолеть. Однако мы видим обратное. Сейчас работ по тематике трудовой теории стоимости практически нет. В чём причина? А в том, что предприниматели и не хотят, чтобы трудовая теория стоимости развивалась. Ибо тогда эксплуатация станет явной. Им нужна другая экономика – не экономика труда, а экономика прибыли.

 

В истории мы видим борьбу обоих типов экономических учений – «трудовые» против «прибыльных». И тенденция такова, что вторые побеждают, хотя бой был нешуточным. Непреходящая заслуга Маркса в том, что он пытался построить последовательно трудовую теорию и на её основе доказать факт трудовой эксплуатации. Ах, если бы ещё он сделал это корректно…

 

Нынешняя же «экономикс» этой проблемой вовсе не озабочена. Наоборот, её задача – как можно ловчее скрыть трудовую подоплёку экономики. В море формул и кривых вы не найдёте ни одной, демонстрирующей эксплуатацию. «Чистые» экономисты просто ею не занимаются. Но «философы» от экономики всячески пытаются доказать, что никакой эксплуатации нет и не было. Что труд и капитал – равные «факторы производства», а потому оба достойны вознаграждения. Что на рынке все равны, рынок никого не эксплуатирует. Что есть умильное сотрудничество предпринимателей и наёмного персонала, продавцов и покупателей на пользу всех и вся. Очевидно, что нынешние адепты современной экономики выполняют социальный заказ тех, кто правит рынком. В наше время экономика прибыли побеждает настолько, что уже ставит задачу уничтожить экономику труда просто на корню. Ибо та опасна – того и гляди эксплуатация вынырнет снова, а сами механизмы эксплуатации будут выявлены с неотразимой чёткостью.

 

А раз так, то становится совершенно ясно, что яростное обливание помоями теории прибавочной стоимости Маркса является лишь эпизодом в войне двух экономик.

Н.В. СОМИН, какдидат физ.-мат. наук 

---

 

Литература

 

1. Маркс К. Капитал. Т. I. – М.: Изд-во политической литературы, 1952.

 

2. Краснов В.П. Теории товарного производства и классовой борьбы за пределами догм. – Ростов н/Д, 2001. – 448 с.

 

3. Петров В.П. Социология СССР: очерк становления и гибели Советского Союза. – М.: КомКнига, 2006. – 128 с.

4. Австрийская школа в политической экономии: К. Менгер, О. Бём-Баверк, Ф. Визер: Пер. с нем. / Предисл., коммент., сост. В.С. Автономова. – М.: Экономика, 1992. – (Экон. наследие).  

 

Перейти к содержанию номера