Окончание. Начало – № 1, 2011 

Следование человека путём узким, вхождение в жизнь вратами тесными (Мф.,7:13,14) вершится не волею человека, не делами его и даже не его верою, а только – благодатию Божией. Первая заповедь блаженства так и звучит: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф., 5:3). Кто такой нищий? Тот, кто ничего своего не имеет. Также и нищий духом понимает, что не имеет он ничего, а всё, чем он обладает, даровано ему Богом. Поэтому всегда пребывает он в славословии, в благодарении Богу, в чувстве смирения, покаяния и недостоинства своего. Как говорят Святые Отцы: «Всё, что мы имеем – от Бога, наше только одно – грехи».

 

Благодать – это Божественный дар – дар, который даруется человеку Богом, даруется независимо от самого человека.

Учение о благодати глубоко и исчерпывающе разработано Святыми Отцами. Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» говорит: «Доказать тут ничего нельзя, но убедиться можно опытом деятельной любви». А так как любви нет во мне, то попытаюсь хоть как-то осмыслить, хоть как-то понять отцами речённое.

Благодать в своём выражении неисчерпаема и безгранична, т.к. объемлет весь мир, Богом сотворённый. И этот мир – внешняя природа и внутренняя природа человека, т.е. его душа, – всё поёт и славит Бога, всё свидетельствует о благом даре, всё является выражением и проявлением всеобщей Божией благодати.

Новый Завет открывает нам Божию благодать как «наивысшее явление Божественности любви и правды в отношении к свободно падшим людям», как «нетварную Божественную силу, в которой Бог являет себя человеку, а человек с её помощью преодолевает в себе греховное начало и достигает состояния обожения». Поэтому евангельская благодать именуется спасительной. Василий Великий определяет благодать как «предведение будущего, разумение таинств… раздаяние дарований, небесное жительство, ликостояние с ангелами, нескончаемое веселие, пребывание в Боге, уподобление Богу и крайний предел желаемого – обожение» («Православная энциклопедия», т. 5, 2002 г.).

Прп. Серафим Саровский видит цель христианской жизни в стяжании благодати Духа Святого.

Через таинства Святой Церкви верующим сообщается особенная благодать, или, как её называют, невидимая сила Божия.

Именно благодатью Божией открывается человеку «мир Божий, который превыше всякого ума» (Флп.,4:7). Наш же ум бессилен выразить всю полноту благодати. Более того, «моё воображение бессильно и тени начертать Твоей». (Г.Р. Державин)

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймёт ли он, чем ты живёшь?

Мысль изречённая есть ложь.

(Ф. Тютчев)

И лишь только отблеском надежды осмыслить сей дар звучат слова подвижников, вкусивших благодать Божию. «Состояние это не может равняться никакому естественному восторгу. Оно исключительно и только прикосновением Господа к душе испытывается» (Феофан Затворник). По выражению старца Силуана: «Ничто на земле не может заменить сладость Духа Святого… Душа, вкусившая сладость Духа Святого, не может забыть её и жаждет день и ночь и стремится к Богу ненасытно».

В «Письмах святогорца» мы читаем об о. Панкратии, тяжело страдавшем ногами: «Чем тяжелее моей ноге, чем мучительнее боль, тем мне веселее от того, что надежда райского блаженства покоит меня, надежда царствовать на небесах всегда со мною». И заключает о. Панкратий: «Тысячи лет страданий отдал бы я за повторение подобного видения. Так было хорошо!»

Ф.М. Достоевский, которого великий сербский богослов Иустин (Попович) характеризует как великого философа пророческого духа, мученического опыта и поэтической одарённости, страдал эпилепсией. Мы не можем утверждать, а можем только предположить, что личный мучительный опыт предэпилептических моментов даёт ему основание даром художественного слова выразить всю глубину состояния, которое именуется благодатью, когда «ум, сердце озарялись необыкновенным светом, все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной гармонической радости и надежды»… «Эти молнии высшего самоощущения и самосознания, а, стало быть, и высшего бытия. Эта гармония красоты даёт неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и восторженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни» (Ф.М. Достоевский, «Идиот»). И сопоставляет Ф.М. Достоевский пережитое с мгновением, за которое можно отдать всю жизнь.

Одно мгновение дороже всей жизни? На весах жизни земной – сомнительно, на весах вечности – бесспорно. Но оставим вопросы. Как мне, слепому, сможете вы объяснить игру красок восходящего солнца? Для этого должен я прежде всего сам прозреть.

Здесь мало услышать,

Здесь вслушаться надо,

Чтоб звуки созвучья

Нахлынули дружно.

Здесь мало увидеть,

Здесь надо всмотреться,

Чтоб яркой любовью

Наполнилось сердце.

(Ф. Тютчев)

Симеон Новый Богослов определяет благодать как «трезвенное опьянение». Вот что значит слово, одно лишь слово: «трезвенное», а весомее оно целого вагона с книгами.

Плоды благодати открываются человеку через внутреннее его перерождение, но только в том случае, если служит он не за награду, как наёмник, а несёт служение сыновье, служит по любви. Святой Иоанн Милостивый привёл к себе в дом замерзающего больного нищего, положил в постель и согревал своим телом, дыша в гноящийся рот. Ему не нужно было рассуждать о любви, любить для него было также естественно, как и дышать.

Мы уже сказали и о скорби, и о радости женщины, когда она рожает (Ин.,16:21). А рождение внутреннего человека, возрастание его в духе есть процесс непроходящий. «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор., 4:16). Тоже – скорби, тоже – рождение, тоже – стояние на поле битвы, и труд, труд, и труд. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте, стучите, и отворят вам». (Лк.,11:9).

И когда воля человека сливается с волей Божией, то здесь и начинается рождение человека внутреннего. «Встань, возьми постель твою и ходи» (Ин.,5:8) – обращается Спаситель к расслабленному, 38 лет в немощи лежащему. «Встань… и ходи» – обращается Господь и сегодня к нам, всю жизнь свою в расслаблении проведшим.

Да трудно бывает нам, да – тяжело. Но думается, что профессору Марковой Е.В. было намного труднее. В 41-м году эта шестнадцатилетняя девочка, чьи руки касались только клавиш белого фортепиано, по ложному доносу оказалась за колючей проволокой. И не где-нибудь, а в Воркуте, и не где-нибудь, а в шахте.

И в течение 13 лет – каторжные работы под землёй, грязные бараки, ни одного печатного слова – и в то же время из уст этой юной каторжанки ни одного слова грубости, озлобления – словно вышла она не из ворот лагеря, а сошла с ковра Института благородных девиц.

Думают иные – те, кто звуки слышат,

Те, кто видят солнце, звёзды и луну:

«Как она без зренья красоту опишет,

Как поймёт без слуха звуки и весну?»

 

…Я умом увижу, чувствами услышу,

А мечтой привольной мир я облечу…

Каждый ли из зрячих красоту опишет,

Улыбнётся ясно яркому лучу?..

Слепой вызывает сострадание, глухой вызывает сострадание, немой вызывает сострадание. А слепоглухонемая автор этих слов – Ольга Скороходова – вызывает восхищение и преклонение, ибо жизнь её – яркий пример победы духа над телом.

 

В возрасте 40 лет скончалась знакомая – замечательный врач; а когда была она студенткой, то обнаружилась у неё тяжёлая форма диабета. Как врач она понимала, что отпущено ей не более двадцати… Сознавать свою обречённость, когда мир человека полон грёз и радужных надежд… Получила диплом, весьма и весьма преуспела в своей профессии, заслужив благодарность многих больных. Так чем же лечила она? Лекарствами? Да. Но прежде всего любовью. Известно, что сердце лечат сердцем, т.е. сердечным отношением, вниманием, заботой. Но таким же образом, оказывается, лечатся и многие другие недуги.

Знала она, что дни её сочтены, поэтому и спешила делать добро.

Многострадальная земля Соловецкая вопиет болью прошедших по ней мучеников. В 20-е годы было у охранников на Соловках и такое развлечение. Загоняют человека в подвал, налетают голодные крысы – минута-другая – и только белые кости. Подобная расправа была уготована и иеросхимонаху Сампсону. Налетели хищники, покусали только пятки – и сгинули… Вот что значит молитва праведника!

Да, иеросхимонах Сампсон с юных лет возгорелся любовью ко Господу. Но Господь протягивает руку спасения и каждому кающемуся грешнику. «На небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк.,15:7). Свт. Иоанн Златоуст добавляет: «О человеке нужно судить не по его падению, а по восстанию после падения». Знаем мы, что и сегодня для некоторых оступившихся путь к Богу начинается с судебного приговора.

Растленье душ и пустота,

Что гложет ум и в сердце ноет, –

Кто их излечит, кто прикроет?..

Ты, риза чистая Христа…

(Ф. Тютчев)

У архимандрита Павла (Груздева) уголовники в лагере отняли валенки и привязали его к дереву. Лютый мороз – или замёрзнет, или голодные волки разорвут. Но не дрогнуло сердце воина Христова, а только до земли протаял снег под ногами его. Вот что значит огонь души христианской!

И в этих немыслимо тяжёлых условиях находили верующие место для молитвенного возношения. Со смертельным риском для жизни собирались они на глухой поляне – благо среди охранников встречались люди верующие. Престолом служил пень, а для причастной чаши – сок из лесных ягод. В конце последней литургии – лагерь переводили на новое место – молния ударила в пень, пень исчез, а на месте его образовалась воронка чистой прозрачной воды, чтобы впредь не осквернялось место сие.

А мы здесь – в тепле и в холе – лености предаёмся более, чем молитвенному деланию; разум мой заблудший так и рыщет, в какую ещё щель, в какую ещё замочную скважину взор свой впереть, лишь бы только суетой и праздностью богомыслие угасить.

Рассказывает знакомый священник. В 90-е годы служил он в Тюменском крае. Свела судьба в одной камере трёх заключённых, осуждённых на длительные сроки. И слились их сердца в горячей молитве ко Господу. И мыслею, и каждым вздохом: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного…» Проходит год, открываются двери темницы, и выходят они на свободу… Куда? Не знаем мы, но ведает Господь, что лягут стопы их на «правыя стези». Господь – Сердцеведец, ведает он каждое биение нашего сердца. Страданием и искренним покаянием очистили они сердца. И покрыл Господь их милостью своею. «Сердце сокрушённо и смиренно Бог не уничижит». (Пс. 50). «И где двое или трое собраны во имя Моё; там Я посреди них» (Мф.,18:20). Господь «пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф., 9:13). Осветилась камера тюремная светом евангельской истины. Осветилось сознание их, что свобода – только в Боге.

В конце XIX века один заключённый Шлиссельбургской крепости на стене камеры написал: «Со Христом и в тюрьме мы свободны, без Него – и на воле тюрьма».

 

Да! С нами Бог, – не там, в шатре лазурном,

Не за пределами бесчисленных миров,

Не в злом огне и не в дыханьи бурном,

И не в уснувшей памяти веков.

 

Он здесь, теперь – средь суеты случайной,

В потоке шумном жизненных тревог.

Владеешь ты всерадостною тайной:

Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог!

(В. Соловьёв)

Верующий человек не может быть одинок. Да и как он будет одиноким, если рядом с ним Мать всех матерей мира – Пречистая Дева Мария, «яко бездну милости и пучину щедрот и человеколюбия рождшая», когда справа «Господень Ангел… заступник во всём животе моём, наставник и хранитель, от Бога дарованный ми во веки», и когда Сам Господь своею милующей, питающей и согревающей любовью наполняет все дни живота его:

«Иисусе, хранителю во младости моей. Иисусе, кормителю во юности моей. Иисусе, похвало в старости моей. Иисусе, надеждо в смерти моей. Иисусе, животе по смерти моей. Иисусе, утешение моё на суде Твоём. Иисусе, желание моё, не посрами мене тогда. Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя» (Акафист Иисусу Сладчайшему).

Сколь часто приходится слышать: главное в жизни – здоровье. Глубокое заблуждение! Да, может быть человек здоров, может он пить счастье из чаши здоровья. Но вопреки всем его желаниям приходит день, когда чаша сия будет испита до дна, и это – главное – уходит уже навсегда. И что же тогда?

Образ Твой, мучительный и зыбкий,

Я не мог в тумане осязать.

«Господи!» – сказал я по ошибке,

Сам того не думая сказать.

 

Божье имя, как большая птица,

Вылетало из моей груди.

Впереди густой туман клубится,

И пустая клетка позади.

(Осип Мандельштам)

Туман неведения, отчаяния, безысходности.

Заканчивается земное странствование, разрешается душа от уз плоти, и золотая клетка жизни нередко превращается в груду ржавого железа, прутья которой так больно ранят и без того истерзанную душу. Но уже ни капли крови из ран твоих – вся душа растрачена в борьбе за призрачное земное счастье; все составы души «словно солёна морская вода, нет, не насытится ей никогда». В погоне за счастьем земным растоптана радость небесная.

Дружится праведной тобою

Людей недружная судьба:

Ласкаешь тою же рукою

Ты властелина и раба.

 

Недоуменье, принужденье –

Условье смутных наших дней,

Ты всех загадок разрешенье,

Ты разрешенье всех цепей.

(Е. Боратынский)

Да, смерть – «всех загадок разрешенье». Но цепи неутолённых страстей связывают душу умершего куда более крепко и мучительно, нежели в юдоли земной.

Если здесь, на земле, имел человек хоть какую-то толику усладить страсти свои, то там остаётся он один на один с ними, и жгут они несчастного геенной огненной. И в этой пропасти – «печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания» (Св. Исаак Сирин). Ф.М. Достоевский пронзает всю глубину ада: «Что такое ад? Страдание о том, что нельзя уже больше любить».

Душа же праведника освобождается от сети ловчей, земной туман рассеивается, завеса спадает, и в свете небесном открывается Царство славы; через жизнь благодатную, дарованную человеку в таинстве Крещения, восходит человек в жизнь блаженную.

Священник отец Дмитрий Дудко, девять лет проведший в лагерях, вспоминает рассказ одного осуждённого, который был приговорён к расстрелу. Месяц ожидания, месяц раздумий, море терзающих мыслей – и ни одной тихой гавани успокоения. И вдруг: «А дай-ка я помолюся, как когда-то молилась моя бабка, над которой я смеялся». Но не знал ни одной молитвы. И неожиданно слова полились сами: «Господи, я забыл Тебя, а Ты единственный, Кто остался сейчас со мною. Никого, кроме Тебя. А про Тебя-то я и забыл. Господи, ну вот я пред Тобою. Я Твоё творение, я поверил тем, кто меня сейчас хочет расстрелять. Значит, не им я нужен, а Тебе, видимо, я нужен. Спаси меня!» И успокоенный заснул он. И слышит во сне голос: «Не бойся, расстрелян не будешь». Расстрел был заменён на десять лет заключения.

Причисленный к лику святых отец Алексий (Мечёв) (1859–1923) с болью говорил о постигшем его в 1902 году горе – кончине супруги, когда всё небо, вся жизнь его превратилась, казалось бы, в одну мрачную, непроницаемую тучу. А встреча с отцом Иоанном Кронштадтским преобразила жизнь его совершеннейшим образом. «Вы пришли разделить со мною моё горе», – обратился о. Алексий к великому пастырю. «Не горе твоё пришёл я разделить, а радость – тебя посещает Господь, – услышал он в ответ, – оставь свою келью и выйди к людям. Только отныне начинаешь ты жить. Ты жалуешься на свои скорби и думаешь, что нет на свете горя больше твоего – так оно тяжело тебе; а ты будь с народом; войди в чужое горе, возьми его на себя и тогда увидишь, что твоё несчастье мало, незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет». «Послушался я слов отца Иоанна – и люди передо мною стали другими, – вспоминал о. Алексий позже, – увидел я скорби в их сердцах и потянулось к ним моё сердце; в их горе потонуло моё личное горе. Захотелось мне снова жить, чтобы утешать их, согревать их, любить их. С этой минуты я стал иным человеком, я воистину ожил».

Капля тогда жизнью полной искрится,

Если к простору морскому стремиться,

В случае противном – засохнуть она

Мёртвою точкой обречена.

Капля тогда обретает жизнь, если стремиться к океану, сливается с ним и живёт его жизнью. Так же и человек – только в море людском, разделяя радости и скорби людские, обретает жизнь воистину полноценную.

Ещё раз убеждаемся мы, сколь велика сила слова – слово и лечит, слово и ранит. Важно, на какую почву падёт оно. Пало слово о. Иоанна на добрую почву, возрос и колос благодатный.

А как же преобразует душу слово евангельское? Великий русский писатель М.Е. Салтыков-Щедрин, ещё будучи ребёнком, трепетной, нежной душой проникся живительной силой слова Божьего. Здесь хочется привести объёмную цитату из «Пошехонской старины»: «Когда я в первый раз познакомился с Евангелием, это чтение пробудило во мне тревожное чувство. Мне было не по себе. Прежде всего меня поразили не только новые мысли, сколько новые слова, которые я никогда ни от кого не слыхал. И только повторительное, всё более и более страстное чтение объяснило мне действительный смысл этих новых слов и сняло тёмную завесу с того мира, который скрывался за ним.

Для меня эти дни принесли полный жизненный переворот. Я не говорю ни о той восторженности, которая переполняла моё сердце, ни о тех совсем новых образах, которые вереницами проходили перед моим умственным взором, – всё это было в порядке вещей, но в то же время играло второстепенную роль. Главное, что я подчеркнул из чтения Евангелия, заключалось в том, что оно посеяло в моём сердце зачатки общечеловеческой совести и вызвало из недр моего существа нечто устойчивое, своё, благодаря которому господствующий жизненный уклад уже не так легко порабощал меня. При содействии этих новых элементов я приобрёл более или менее твёрдое основание для оценки как собственных действий, так явлений и поступков, совершающихся в окружающей меня среде. Словом сказать, я уже вышел из состояния прозябания и начал сознавать себя человеком.

Мало того: право на это сознание я переносил и на других. Доселе я ничего не знал ни об алчущих, ни о жаждущих и обременённых, а видел только людские особи, сложившиеся под влиянием несокрушимого порядка вещей; теперь эти униженные и оскорблённые встали передо мной, осиянные светом, и громко вопияли и против прирождённой несправедливости, которая ничего не давала им кроме оков, и настойчиво требовала восстановления попранного права на участие в жизни. То «своё», которое внезапно заговорило во мне, напоминало мне, что и другие обладают таким же равносильным «своим».

И возбуждённая мысль невольно переносилась к конкретной действительности, в девичью, в застольную, где задыхались десятки поруганных и замученных человеческих существ.

Я не хочу сказать этим, что сердце моё сделалось очагом любви к человечеству, но несомненно, что с этих пор обращение моё с домашней прислугой глубоко изменилось и что подлая крепостная номенклатура, которая дотоле оскверняла мой язык, исчезла навсегда. Я даже могу с уверенностью утверждать, что момент этот имел несомненное влияние на весь позднейший склад моего миросозерцания.

В этом признании человеческого образа там, где по силе общеустановившегося убеждения, существовал только поруганный образ раба, состоял главный и существенный результат, вынесенный мной из тех попыток самообучения, которым я предавался в течение года».

Поразительное по силе убеждения слово – не правда ли? Слово, которое ещё раз уверяет нас в этом, что нет в этом мире ничего нового – вся мудрость исчерпана Божественным Откровением, и что только внутреннее делание поможет человеку открыть «тёмную завесу того мира». «Новое» же откроется человеку тогда, когда сбросит он «старую» кожу своего мышления. «Но скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадёт» (Лк.,16:17), «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Мф.,24:35). «Ибо всякая плоть – как трава, и всякая слава человеческая – как цвет на траве; засохла трава, и цвет её опал: но слово Господне пребывает в век» (1 Пет.,1:24–25). Заповеди Божии даны не для какой-то конкретной эпохи, сии есть ключи в Царство Небесное, где земная жизнь снежинкой тает. Но именно эта краткотечная временная жизнь определяет место человека в жизни вечной. Если человек создан для вечности, это и Глагол вечной жизни должен вести его в лабиринте земном. И не количеством прожитых лет надлежит измерять жизнь человека, а насколько на Земле он предан вечности.

Разве смог бы без веры первый архиепископ Казани свт. Гурий вынести бремя скорбей, которые в юные годы лавиной обрушились на него? Отроком был отдан он в служение князю Ивану Пенькову. Своей добросовестностью и честностью снискал он любовь князя и был определён управляющим домом. Но завистники возвели клевету на Гурия, обвинив его в прелюбодеянии с супругой хозяина. Разгневанный князь хотел было убить невинного, но, вняв мольбам сына пощадить Гурия, посадил его в глубокий ров.

Два года страданий, на три дня – сноп овса и немного воды. Но горячая вера согревала его, светлая память о древних мучениках освещала темничные дни.

Даже когда друг Гурия, упросив темничного сторожа, предложил узнику добрую пищу, то и от неё отказался узник Божий. «Меня питает многая и преизобильная благодать Божия», – последовал ответ.

Два года – земляные стены, два года – восхождения в Духе, восхождения к Небу. Радостное укрепление и утверждение в вере, ибо, как полагал он: «Темница избавила его от соблазнов и тревог мирских, уединение доставило ему полную свободу готовиться к вечности».

И призрел Господь на невинного страдальца. Сами открылись двери темницы, излиялся в дверях свет несказанный, и никем незамеченный, хотя был уже день, вышел узник на свободу.

Священномученик Серафим (Звездинский), епископ Дмитровский, с 23-го года шёл дорогой мученичества. Ни тюрьмы, ни каторга, ни сладкие посулы власти не смогли поколебать веру его. В 37-м году жизнь этого святого человека оборвала пуля ненавистников России.

Тяжелобольной, страдающий от камней в почках, от сердечных приступов, с температурой 40о, перед расстрелом передаёт он на волю записку: «Я светел, бодр и радостен. Господь подкрепляет и окрыляет сознанием своей правоты, несмотря на тяжёлые условия».

И ещё тлеющие последние силы отдавал он избитому до полусмерти уголовниками заключённому. Изумлённому подобным отношением страждущему: «Никто не жалел. А Вы, сам больной, ухаживаете за мною», владыка отвечал: «Есть душа, которая ещё больше меня страдает».

Проходят века, но, как видим мы, есть один распростёртый надо временем венец – венец, связующий всех угодников Божиих, – венец любви к Богу и к ближнему. Великий оптинский старец о. Нектарий украшает венец сей словом своим: «Мы любим той любовью, которая никогда не изменяет. Ваша любовь – любовь-однодневка, наша и сегодня, и через тысячу лет – всё та же».

И люди эти – среди нас, также ходят по земле, дышат тем же воздухом. А от меня одно только требуется – разбить скорлупу своего эгоизма, обратить взор свой к тем угодникам Божиим, которые парят надо мною подобно соколу над мышью. Да, и в их жизни были и падения, были и мрачные страницы. Но без падения нет и восстания. И после падения вставали они и поднимались на ступень ещё более высокую. Правильно сказано, что святой – это грешник, который никогда не сдавался.

Вот спешит навстречу мне капитан дальнего плавания. И кто бы мог подумать, что это бывший детдомовец, отец которого в Воркуте на глазах ребёнка зарезал его мать. Какое будущее ожидало его, когда в детдоме даже в общении со старшими бранные слова из уст его лились, что вода сквозь решето – из десяти слов – семь – хоть уши затыкай? А стал он капитаном дальнего плавания, подавая ближним своим пример мужества, благородства и выдержки.

А вот руку приветствия протягивает добрый юноша. Не удивляйтесь – появился он на свет в тюремной больнице. И если кто-то посмеет осудить маму его, то остановит он собеседника словами: «Маме моей тяжёлые испытания и лишения выпали, поэтому и сломалась она, поэтому и в рюмке находит порой утешение, вы уж простите её».

Но прошлое не стоит ворошить,

Людей, с бедой не совладавших, много.

Не нам над ними, Богу суд вершить,

Могу ль тебя судить я, мама, строго.

(А. Джуган)

Вижу спешащего на помощь людям пензенского старца схиигумена Алексия (+ 2008). Весь мир его был ограничен следом инвалидной коляски, к которой от рождения был он прикован. Весь мир был открыт ему Божьей милостью – видел он то, что мы не видим, слышал он то, что мы не слышим.

Мы попытались отдельными бледными штрихами срисовать некоторые страницы «Книги жизни». Но безгранична книга сия, да и каждый день вписывает в неё всё новые и новые страницы. Поэтому не будем стремиться к объёму знаний, а попытаемся качественно их осмыслить, сделать выводы, извлечь уроки.

Как древние мореплаватели курс корабля выверяли по звёздам – небесным светилам, так и мы попытаемся путь жизни своей сверить по ярко горящим звёздам духа – и пристань спасения откроет врата свои.

Себе звезду избрал ли ты?

В безмолвии ночном

Их много блещет и горит

На небе голубом.

Не первой вставшей сердце вверь

И, суетной в любви,

Не лучезарнейшую всех

Своею назови.

Ту назови своей звездой,

Что с думою глядит,

И взору шлёт ответный взор,

И нежностью горит.

(Е. Боратынский)

Как на одном дереве нет двух одинаковых листьев, так и на планете Земля не встретим мы двух одинаковых людей – каждый ярко выраженная индивидуальность. Даже в равных внешних условиях люди столь различны. Более того, под крышей одного дома, в одной семье дети нередко столь непохожи.

Но есть одно начало, всех связующее, – образ Божий, заложенный в каждом.

Столь многогранная, столь разноречивая гамма личностей убеждает, что не внешние причины, а какая-то внутренняя основа является главной. Нет, факторы внешние мы не думаем отрицать, но не они являются определяющими.

Что же это за стержневая основа? Почему в одном человеке её под микроскопом не различишь, а в другом – бурлит она полнокровной жизнью? И как пробудить её, как возрастить, как превратить в древо благолиственное, добрые плоды приносящее?

И услышал св. Макарий Александрийский слова, ангелом речённые: «Земные вещи принимай здесь как самое слабое изображение небесного». Всё, что имеем мы на земле, – лишь бледная тень, слабое подобие небесного.

А всё, что происходит на сцене, на экране, – жалкое изображение окружающей нас жизни. Так почему же люди обращают взор свой на сцену, на экран, а отворачиваются от соседа, жизнь которого более достойна и пера, и кисти, и сцены, и экрана?

Зачем эта сцена под крышей?

Зачем этих масок парад?..

Просторы безмолвием сжаты -

Так много они говорят.

Неоднократно обращался я с этим вопросом к деятелям искусства, но, увы, ответа так и не получил. Да вот и известный киноактёр, исполнитель главной роли в фильме «Остров», Пётр Мамонов спрашивает: «Я не понимаю, почему люди смотрят фильм «Остров» и плачут в кинотеатрах, а то, что происходит вокруг, никого не волнует».

А отвечать на эти вопросы, хотим мы того или не хотим, придётся. Вот только, не запоздаем ли мы с ответом? И отвечать нужно именно здесь, именно сейчас, потому что «там» подобных вопросов уже не будет. «Там» будет только ответ – ответ за все наши дела, слова и мысли.

А ответ – вот он – на ладони, и кровью написан, и словом поэта возвышен.

Людская кровь нужна!

И стон, и бред больницы,

И сироты в семьях, и скорби матерей,

Чтоб чистую слезу вновь

вызвать из ресницы

Не вразумляемых другим путём людей.

(К. Случевский)

А уж если кровь миллионов сестёр и братьев, душу свою за меня положивших, не сможет меня вразумить, то на моей голове хоть кол теши – всё равно ничего не изменится в ней.

Земля-владычица! К тебе чело склонил я,

И сквозь покров благоуханный твой

Родного сердца пламень ощутил я,

Услышал трепет жизни мировой.

(В. Соловьёв)

А если «Земля-владычица», кормилица родная не отзывается в сердце моём «стоном и бредом больницы», не смотрит на меня глазами миллионов сирот, не вопиет «скорбями матерей», и – не единой слезы из «ресницы» моей, то, значит, иссушилось сердце моё – окончательно и бесповоротно.

«Иисусе, обретение ищущим, обрящи душу мою. Иисусе, отверзителю толкующим, отверзи сердце моё окаянное. Иисусе, Искупитель грешных, очисти беззакония моя… Иисусе, податель просящим, даждь ми плач за грехи моя» (Акафист Иисусу Сладчайшему).

Игорь НАУМОВ, архитектор

 

Перейти к содержанию номера