На Руси Великой и по сию пору несть числа улицам Володарского, а потому любопытно было бы поговорить о сем революционисте-псевдонимщике.

В 1918 году в Петрограде правили, по выражению питерских зубоскалов, «два Моисея»: Моисей Соломонович (Урицкий) и Моисей Маркович (Гольдштейн, он же Володарский).

Из Моисея Марковича вполне мог получиться хороший портной, но вышло так, что вышел из него партийный пропагатор (термин конца XIX века), превосходивший и затемнявший, судя по откликам современников, многих иных пропагаторов, коих развелось на Руси Красной, аки тараканов. Это же его и сгубило. Впрочем, не только это.

Официальные источники говорят о нём как бы нехотя и скороговоркой: «Володарский В. – настоящие фамилия и имя Гольдштейн Моисей Маркович (1891–1918), участник Октябрьской революции в Петрограде». Любопытно, что Моисей Маркович постарался избавиться не только от своей фамилии, но и от своего имени.

В 1905 году вступил в «Бунд»; затем меньшевик. После Февральской революции 1917-го примкнул к «межрайонцам», вместе с которыми на 6-м съезде РСДРП (б) принят в большевистскую партию. Член Петербургского комитета РСДРП (б). С сентября 1917-го член Президиума Петросовета. Делегат 2-го Всероссийского съезда Советов, избран членом ВЦИК. После Октябрьской революции комиссар по делам печати, пропаганды и агитации, редактор «Красной газеты». Член Президиума ВЦИК. Убит эсером».

Уже в раннем возрасте он был исключён из 6-го класса гимназии за политическую неблагонадёжность. В 1905 году 14-летний Володарский вступил в еврейскую организацию  «Бунд», а затем примкнул к меньшевикам. В 1908–1911 годах он вёл революционную работу в Волынской и Подольской губерниях на Украине, неоднократно подвергался арестам, был в ссылке и эмиграции. В 1911 году был сослан в Архангельскую губернию, в 1913 году эмигрировал в Северную Америку, где вступил в Американскую социалистическую партию и в Интернациональный профсоюз портных. Во время Первой мировой войны – меньшевик-интернационалист. В Россию Володарский-Гольдштейн вернулся в мае 1917 года вместе с М. Урицким, В. Воровским и Л. Троцким.

За свою недолгую жизнь Моисей Маркович успел поработать и приказчиком в мануфактурном магазине в Лодзи, и портным в Америке. Поговаривали, что Володарский каким-то образом связан с аферами Парвуса. Большую роль в блистательной карьере лодзинского приказчика сыграла Е.Д. Стасова - весьма загадочная и непростая во всех смыслах персона (1873–1966) – в те годы секретарь ЦК партии, член Президиума Петроградского ЧК, член Петроградского бюро ЦК РКП (б).

Указанные нами авторы недоумевают, чем приглянулся ей прилизанный, сверкавший золотом в зубах молодой человек с лакейскими манерами? Да вот приглянулся и был определён на хорошую должность, и вскоре стал руководить в Петрограде всей большевистской пропагандой. Ему было на тот момент 27 лет.

Основной работой Моисея Марковича было произнесение речей, а рабочим инструментом, соответственно, язык. Надо сказать, что Мойшу бросали на самые ответственные участки, то есть митингации, когда надо было взять поверхность над конкурентами по звукоизвержению. Нашего человека митингациями теперь не подивишь, и с характером и качеством аргументов, приводимых ораторами, он вполне ознакомлен. Так вот: в деле кого переубедить (синоним: переорать) Мойша зело превосходил и затемнял своих конкурентов, за что и получил в кругу своих подельников по партии погоняло Пулемёт, также Гадёныш (но это, скорее всего, из зависти к новому цицерону и удачливому партбоссу).

Правда, те же злопыхатели отмечали его змеиную улыбочку и редкую подлость характера. Многих раздражала его самовлюблённость и говорливость, что, как известно, является известным симптомом серьёзного душевного недуга. Порой он требовал, чтобы ему немедленно предоставили стенографистку – столь высоко он ценил своё красноречие.

С подачи незабвенной Елены Дмитриевны Володарский, не имевший даже законченного гимназического образования, был назначен комиссаром по делам печати, пропаганды и агитации в первом правительстве большевиков. А по совместительству ещё и редактором петроградской «Красной газеты», а на II Всероссийском съезде Советов был даже избран членом Президиума ВЦИК.

«За короткое время он прикрыл до 150 петроградских газет. Их общий тираж составлял более двух миллионов экземпляров. Основание – буржуазная, контрреволюционная направленность. Насколько справедливым был этот безапелляционный вердикт по отношению ко всем закрытым изданиям, можно судить на примере хотя бы одной газеты – «Новый вечерний час». Обосновывая необходимость прекращения её выпуска, Володарский приводил такой аргумент: «Окопавшиеся в этой газете люди под видом опечаток распространяли лживые, провокационные слухи, готовили удар в спину Октябрьской революции...» Как можно «под видом опечаток» распространять «лживые, провокационные слухи», для профессиональных журналистов было большой загадкой».

По мере того как количество закрытых газет возрастало, становилось очевидным, что в действиях Володарского преобладает беспощадный комиссарский принцип. «Как «цензора» буржуазия ненавидела его остро», – вздыхал Луначарский.

Они установили наблюдение за передвижениями комиссара по городу и пришли к заключению, что он чаще всего бывал в Смольном и в редакции «Красной газеты». Удалось установить и место проживания Володарского. Как и все ответственные партийные работники, он обосновался в гостинице «Астория» на Большой Морской улице. Каждое утро ровно в девять пятнадцать к подъезду отеля подкатывал шикарный «бенц» из бывшего императорского гаража и увозил Моисея Марковича по его комиссарским делам. Автомобиль Володарского часто замечали у подъезда дома на Дворцовой площади, где располагалась Петроградская ЧК. Володарский не забывал своего старого друга – тоже Моисея – Урицкого, с которым они регулярно встречались, обсуждая насущные проблемы.

Н. Коняев выдвигает и иную гипотезу, утверждая, что Моисея Гольдштейна «заказал» его ближайший друг Моисей Урицкий, на которого первый Моисей Маркович наябедничал всесильному властелину Петрограда Зиновьеву (Овсею-Гершу Ароновичу Радомысльскому – погоняло Ромовая баба), обвинив Моисея Соломоновича в мягкотелости и нежелании бороться с гидрой контрреволюции, припомнив ему вдобавок и совсем недавний «меньшевизм». В общем, Моисея Марковича, самого поменявшего к тому времени как минимум три партии, «понесло», и остановиться он, по своему обыкновению, долго не мог.

Однако Моисей Соломонович таки прознал об этом разговоре. Правда, тут же о том, что Моисей Соломонович вполне в курсе его эскапад, пронюхал и сам Моисей Маркович. Ситуация была сама по себе ещё не смертельная, но вполне щекотливая.

«Этот, казалось бы, не очень и значащий разговор один на один состоялся 6 июня 1918 года, а уже на другой день к шофёру авто, на котором ездил Володарский, котором ездил Володарский, подошёл человек, тоже шофёр, но связанный через родного брата с ЧК, и прямо предложил ему заработать деньги на убийстве Володарского. Нет, самому шофёру «министра болтовни» убивать своего шефа не предлагали: «Сиди в машине и молчи. Когда навстречу будет идти машина и покажут сигнал, остановишься. Сделаешь вид, что машина испортилась… Тогда наши сделают всё, что надо».

Организацию покушения на Володарского взяла на себя боевая группа эсеров под руководством Григория Семёнова (Васильева) 1891 г.р. Он отклонил все варианты, связанные с осуществлением теракта возле правительственных учреждений – у «Астории» и возле Смольного, где вероятность успеха была крайне мала. Семёнов, по его собственным словам, лично-де вручил бывшему рабочему-маляру, а теперь члену террористической группы боевику «Сергееву – маленькому, болезненному рабочему,большому идеалисту» (как скажет о нём Луначарский) браунинг и несколько гранат. Накануне он начинил пули отравляющим ядом кураре. По решению Семёнова устранить Володарского должен был только  рабочий. Сергеев, как никто другой, подходил для исполнения воли ЦК ПСР.

Злодеяние

…В тот день Володарский метался по городу на своём «бенце» № 2628: на товарной станции Николаевского вокзала началась буза. Рабочие взбунтовались и потребовали ни с того ни с сего изгнания большевиков из советов. Моисей Маркович рванул на Николаевский вокзал, но говорить митингующие ему на сей раз не дали, потребовав приезда председателя Петросовета Зиновьева. С трудом выбравшись из разъярённой толпы, Моисей Маркович полетел в Смольный, чтобы срочно разыскать Григория Евсеича. Однако выяснилось, что тот находится на митинге на Обуховском заводе, на котором тоже шла буза. Как повествует Луначарский, «в те дни эсеры – вкупе и влюбе с офицерами минной дивизии – взбулгачили её матросов настолько, что на митинге, на котором говорили я и Раскольников, был прямо постановлен и подхвачен обманутыми матросами миноносцев лозунг:  «Диктатура Балтфлота над Россией».

Володарский рванул на Обуховский, однако недалеко от завода его автомобиль внезапно заглох: кончился бензин. «По роковому стечению обстоятельств» это произошло всего в 100–150 метрах от места, где уже в течение пяти часов поджидал Моисея Марковича изведшийся вконец террорист Сергеев. Любопыт но, что послал его под пули террориста не кто иной, как Анатолий Васильевич (Луначарский), ибо Григорий Евсеевич находился совсем в другом месте, и Анатолий Васильевич прекрасно об этом знал.

Бывает.

Н. Коняев приводит показания Нины Аркадьевны Богословской, которая была в тот момент в машине вместе с Володарским: «В это время мы стояли рядом. Я ближе от панели, на расстоянии полшага от меня – Володарский. Когда раздался первый выстрел, я оглянулась, потому что выстрел был произведён сзади нас на близком расстоянии, но ничего кругом не увидела. Я крикнула: «Володарский, вниз!» – думая, что надо ему спрятаться под откос берега. Володарский тоже оглянулся. Мы успели сделать ещё несколько шагов по направлению к откосу и были уже посреди улицы, когда раздались ещё два выстрела, которые послышались ближе. В тот момент я увидела, что Володарского два раза передёрнуло, и он начал падать… Когда я оказалась рядом, он лежал на земле, делая глубокие вдохи. Лежал он головой в сторону автомобиля, на расстоянии шагов трёх от машины. Мы с Зориной стали искать рану и заметили одну в области сердца. Две другие раны я заметила на другой день при перемене ему льда. Когда я увидела, что Володарский уже умер, я подняла голову, оглянулась и увидела в пятнадцати шагах от себя и в нескольких шагах от конца дома-кассы стоящего человека. Этот человек упорно смотрел на нас, держа в одной руке, поднятой и согнутой в локте, чёрный револьвер. Кажется, браунинг. А в левой руке я не заметила ничего.

Был он среднего роста, глаза не чёрные, а стального цвета. Брюки, мне показалось, были одного цвета с пиджаком, навыпуск. Как только он увидел, что я на него смотрю, он моментально повернулся и побежал…

Предъявленный мне шофёр Юргенсон Пётр имеет большое сходство с убийцей…»

Действительно, это был тот самый человек, который беседовал с шофёром Володарского 7 июня в гараже Смольного, а его двоюродный брат был чекистом и служил у начальника Петроградского ЧК Урицкого.

Интересно, что на месте убийства мгновенно появился Зиновьев, которого столь безуспешно искал в тот день Володарский. Юргенсона арестовали и… выпустили через несколько дней.

Н-да…

Шлёпнули Моисея Марковича 20 июня, а уже 22-го «Петроградская правда» в разделе хроники поместила извещение ЦК партии социалистов-революционеров: «Петроградское бюро ЦК ПСР заявляет, что ни одна из организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского никакого отношения не имеет...» Короче, от убийства Володарского, не санкционированного ЦК, партия эсеров отмежевалась. На заседании Петроградского совета 22 июня 1918 года Ромовая баба сказала: «Мы не знаем, кто убийца, но было бы желательно, чтобы из числа эсеров никто не присутствовал на погребении».

И вновь предоставим слово учёному соловью революции Луначарскому (прошу оценить его патетический штиль): «Мы все поняли, что это дело эсеров, как оно и оказалось. Ведь это была самая решительная часть буржуазии.

…Ненавидела его буржуазия и все её прихвостни и как политика. Я думаю, никого из нас не ненавидела она тогда так, как его. Ненавидели его остро и подколодно эсеры».

О-о-о-о... не дайте же мне зарыдать от такого штиля, други!

«Ревевроразборки», одним словом.

Хоронили «министра болтовни», как называли его соратники, словно упыря, – ближе к ночи, в наглухо заколоченном гробу, на Марсовом поле.

По сему поводу взорвался САМ (Ильич), гневно отписывая Ромовой бабе: «Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

На следующий год близ Зимнего дворца ему воздвигли истукан. Однако злые люди взорвали его при приближении отрядов Юденича.

И пришлось в 1925 году ставить второй (арх. Л.В. Блезе-Манизер, В.А. Витман) близ моста, – вы будете смеяться, – тоже носящего имя фальшивой фамилии Моисея Марковича.

А теперь о судьбе заказчиков и исполнителей «мочилова».

Сергеев, благополучно скрывшийся с места убийства и прятавшийся на явочной квартире боевика Ю. Морачевского, узнал, как отреагировало руководство партии на этот теракт и был возмущён поведением ЦК партии эсеров, поскольку мечтал войти в историю, а вышел облом! Он считал необходимым, чтобы партия открыто заявила, что убийство Володарского – дело её рук. Он желал самым естественным образом выглядеть героем – Шарлоттой Корде, а ему отвели пошлую роль тривиального «урки». Вскоре Сергеева нелегально переправили в Москву, где его следы затерялись.

Семёнову и его отряду после резких столкновений с членами ЦК предложено было тоже перебраться в Москву, где Семёнов начал готовить покушения на Троцкого и Ленина. 6 июля убили комиссара Ярославского военного округа С.М. Нахимсона. Семёнов успел совершить несколько внушительных терактов, пока наконец не был арестован ЧК в октябре 1918 года. Он оказал при аресте вооружённое сопротивление и пытался бежать, ранив при этом нескольких чекистов. Ему предъявили обвинение в создании контрреволюционной организации, имевшей целью свержение Советской власти, шпионаже, использовании динамита, транспортировке бывших офицеров-белогвардейцев по ту сторону фронта. Сверх того Семёнов обвинялся в оказании вооружённого сопротивления при аресте.

Всего этого перечня с избытком хватало для неминуемого расстрела. Участь Семёнова сомнений не вызывала.

Просчитав ситуацию, Семёнов решил предложить свои услуги ЧК. Он заявил о полном раскаянии и просил дать ему боевую работу, чтобы искупить прошлые грехи. В 1919 году, после нескольких месяцев отсидки, он выходит из тюрьмы уже как член РКП со специальным заданием работать в организации эсеров в качестве осведомителя. Этим покупалась амнистия и свобода. Заброшенный в 1920 году на территорию Польши, Семёнов вместе с другими русскими был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Красной Армии. Все, кроме Семёнова, были казнены. Он остался цел и, выдав себя за эсеровского активиста, вошёл в доверие к Борису Савинкову. Получив от него деньги и инструкции, Семёнов явился в Москву и заявил в ЧК, что Савинков поручил ему организовать покушение на Ленина. Затем выдал всё – планы, деньги, явки, имена.

Заседание Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР по обвинению правых эсеров в борьбе против Советской власти проходило с 8 июня по 7 августа 1922 года. Глубокого следствия, однако, не было. Председательствовал Г.Л. Пятаков. Обвинение представлял Н.В. Крыленко, защиту – Н.И. Бухарин. По решению трибунала 15 членов партии эсеров, в том числе Г.И. Семёнов, были приговорены к расстрелу. Однако уже на следующий день после вынесения приговора решением Президиума ВЦИК всем осуждённым смертная казнь была заменена тюремным заключением или… полным освобождением. По окончании суда Г.И. Семёнов был отправлен в Крым для поправки здоровья.

После поправки оного вернулся к работе в разведке Генерального штаба РККА. Длительное время находился на секретной работе в Китае. Постепенно продвигаясь по службе, достиг ранга бригадного комиссара. 11 февраля 1937 года был apeстован. Его обвинили в том, что он якобы по заданию Н.И. Бухарина создал террористические организации в Москве, Ленинграде и Колпино из числа бывших эсеров-боевиков. Подготавливал террористические акты против Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе. Был предан суду Военной коллегии Верховного суда Союза ССР с применением закона от 1 декабря 1934 года. Расстрелян 8 октября 1937 года. Реабилитирован 22 августа 1961 года.

И всё же какое милосердие, какое фантастическое милосердие было проявлено к организатору злодейского убийства Моисея Марковича! А может быть, «оправданием» Семёнову (Васильеву), пустившему в распыл «министра болтовни», было как раз то, что он действовал по согласованию с завистниками великого реворатора из числа его однопартейцев?

Б. А. Куркин, профессор Московского государственного индустриального университета

Перейти к содержанию номера