Уход Василия Ланового всколыхнул воспоминания. Столько лет он был для многих из нас эталоном — пришельцем из тех времён, когда мужественность не считалась “неполиткорректной”.

От театральных ролей остаются только легенды. Такой легендой стал Калаф Ланового в “Принцессе Турандот”, о нём будут рассказывать восхищённые байки и сто лет спустя. Но видеозапись (она сохранилась) мало что вам объяснит. Другое дело — фильмы. Они остаются и нередко с годами только набирают обаяния. Именно кино превратило Василия Семёновича Ланового в родного человека для миллионов. Мы расскажем о десяти незабываемых кинофильмах актёра. Среди них — и признанные шедевры, и “шлягеры”, и полузабытые, но знаменательные работы.

Аттестат зрелости (1954)

Этот фильм смотрели не только “юные зрители”, он принёс Лановому первую славу. Героем и антигероем 1954 года стал Валентин Листовский — сынок большого начальника, который горделиво противопоставил себя комсомольскому коллективу. Он — и математик, и актёр, и воплощение лермонтовского “Демона”, и на рояле играет что-то возвышенное. Всё это происходит в атмосфере послевоенного классицизма. Школьники выглядят старше, чем мы привыкли — и такова правда того времени. В моде — солидность.

Мужская школа, отношение к девочкам — как в рыцарских романах. Жизнь чинная, несколько помпезная. Именно тогда у нас в кино заметно приукрашивали благосостояние советского народа. Ни до войны, ни позже, в 60-х, этого не будет. А тогда, после войны, в разруху, наверное, именно так и следовало снимать. Во время съёмок Лановому было 19 лет. Он сам признавался, что к тому времени ещё не вполне избавился от южного говорка, хотя приметить это трудновато. Вещают все высокопарно. Но сразу видно: у Ланового даже самые “картонные” (по крайней мере, в восприятии 2021 года) тексты получаются органично. Мы видим и взлёт его эгоизма, и падение, и отчаяние, и покаяние.

Комсомол — структура суровая и важная даже для такого индивидуалиста, как Листовский. Не только из-за карьеры. Его предлагает исключить из ВЛКСМ бывший лучший друг. И любимая девушка (на которую он дышать боится) отталкивает. И вроде бы это означает принципиальность истинного товарища — быть непримиримым к недостаткам друга. Считать это предательством — кажется, мещанский пережиток. Но фильм не столь прямолинеен. Каяться приходится и не в меру принципиальному комсоргу, и девице. А Лановой сразу показал себя актёром, который умеет притягивать зрительское внимание.

Павел Корчагин (1956)

Для идеологии того времени роман Островского “Как закалялась сталь” был ключевой книгой, можно сказать, священной. Он оказывал сильное воздействие: пропитывал “советской верой” школьников и выручал взрослых — особенно тех, кто оказался на грани отчаяния. И это правда, а не фантазии пропаганды. В кино у нас Корчагиных было трое, все трое — незаурядные. Но фильм Алова и Наумова, в котором главную роль довелось сыграть Лановому — безусловно, самый сложный в этом ряду. Картина режиссёрская, извилистая, вписаться в неё актёру было непросто. Лановому эту книгу тайком читал учитель ещё во время немецко-румынской оккупации. Он же почти всю войну мальчишкой провёл под Одессой… И для миллионов других таких же мальчишек “Павка” был почти иконой. Конечно, у Ланового сложился в воображении свой Корчагин. И только он в те годы мог сыграть эту роль. Получился образцовый романтический трагический герой. Одержимый, сверкающий глазами, верный своей идее, порывистый в любви и ненависти. Несчастный, мятущийся, но всё-таки непобедимый в финале. А сцена его кавалерийской атаки с “гибельным восторгом” в глазах и сегодня у многих на памяти — ведь её повторили и в “Офицерах”.

К чести Ланового, он всегда называл этот фильм в числе своих главных. Не отказывался от Корчагина, когда это было выгодно, когда некоторые его коллеги публично сжигали партийные билеты. Он имел право поглядывать на них с презрением. Профессия актёра для него не была равнозначна участи содержанки — как у классика:

Расчетисто ведёшь ты дом, хозяйка, твой:
Скончался муженёк — в запасе есть другой.

Оказывается, можно и по-другому, даже в искусстве. Принципиальность и благородство вроде бы не раз отменяли, но так и не отменили.

Алые паруса (1961)

Это — епархия Ланового, его родная стихия, мир возвышенных страстей. Он почему-то редко снимался в детских сказках, но от юношеской романтической истории в интерпретации Александра Птушко не уклонился. И на этот раз сыграл героя без червоточинки. Книга была в то время фантастически популярной. Не сосчитать, сколько кафе в Советском Союзе получили название из этого гриновского романа. Сколько раз Ассоль и Грея упоминали в песнях — и профессиональных, и дворовых.

Неудивительно, что в воображении миллионов читателей существовали собственные “трактовки” образа капитана Грея. И многие считали, что полностью перевести на язык кино гриновскую феерию Птушко не удалось. Но если бы можно было провести всенародное голосование — большинство наверняка высказалось бы за версию Ланового. Он появляется на сцене как сказочный “обетованный” принц, он убедителен в своём высокопарном любовном объяснении, в своих клятвах, в которых очень легко дать петуха. И алые паруса за его спиной не кажутся придумкой. И море там уж точно самое настоящее. Счастье режиссёров того времени, что у них был Лановой — настоящий принц под алыми парусами.

Он так и остался для многих мечтой, которая когда-нибудь появится на горизонте. Всё преодолеет, не ожесточится, будет любить… Как легко сыграть всё это с фальшивинкой! А Лановой патетику и романтику приручил как Дуров своих зверушек. И подкрепил своей разнообразной литературной эрудицией. Фильм, конечно, не заслонил книгу. Но вряд ли случайно, что в последние годы её часто издавали с портретами Ланового и Вертинской на обложке.

Иду на грозу (1965)

Истинный герой шестидесятых — физик, который немножко лирик и немножко сверхчеловек. В этой экранизации романа Даниила Гранина дух времени ухвачен точно, а Лановому досталась роль героя неидеального — Тулина. Мощный, почти всё сметающий на своём пути, он оказывается слабее своего скромного лучшего друга. Да и молодой идеалист по имени Ричард погибает отчасти из-за тулинских донжуанских игр.

Лановой своего Тулина облагородил. В романе он мельче, в нём больше жажды самоутвердиться — в том числе и мужской. Всё это осталось и в фильме, и сыграно без швов. Но добавился и фанатизм исследователя — расчётливого, амбициозного, но и одержимого. Он оказался чуть слабее своего товарища, но сумел оценить его победу и в финале они снова вместе. И представить себе советские шестидесятые без этих героев невозможно. Они и есть лицо времени, остальное — гарнир. И это ощущение себя на пике прогресса Лановой доносит до зрителя с азартом и восторгом.

Как он сумел переубедить, переспорить генерала! Как он выстраивал схемы, в которых даже противники играли свою роль в его комбинациях. Мечтал переустроить мир, хотя и о своей карьере не забывал. Молодые учёные — надежда того времени. И Лановой стал их хоть и противоречивым, но притягательным олицетворением. Лет через двадцать автор романа — Даниил Гранин — скажет о них: “Не оправдали надежд”. Но и космические корабли, и самолёты у нас были. А отчасти и остались.

В 1980-е выйдет новая экранизация этого романа, многосерийная. Лановой там будет играть “святого” профессора Данкевича. Но это немного “не тот нарзан”.

Война и мир (1965–66)

Чем хорош советский кинематограф — он не столь конъюнктурен, как западный. В США, да и во Франции Лановому пришлось бы сыграть ещё 40 Корчагиных, не меньше. Всё-таки ЦК — не такой диктатор, как ориентированный на коммерческую выгоду продюсер. Поэтому у нас и Штраух, и Смоктуновский после идеального Ленина запросто играли отпетых прохиндеев. И Лановой после Павки Корчагина не отказывался от ролей самовлюблённых, чёрствых, коварных фатов.

“Война и мир” — царь-фильм, попасть туда — честь для любого актёра. Лановой, мечтавший о роли Болконского, по замыслу режиссёра Сергея Бондарчука стал исчадием зла — Анатолем Курагиным.

От классики ему вообще непросто было отказываться, потому что Лановой был влюблён в русскую литературу, в её гармонию. И служил ей всегда с наслаждением. Жаль, что он мало сыграл пушкинских ролей, хотя как чтец исполнял стихи Пушкина чуть ли не ежедневно. И вот Анатоль Курагин — герой, которого Толстой ненавидел, но которому, реалист из реалистов, дал проявить и героизм на поле боя. Однако Лановой поставил условие: сниматься будет, только если режиссёр оставит сцену, в которой смертельно раненому Курагину отрезают ногу. И он, умирая, переглядывается с Болконским. В этом сила русской “Илиады”, и Лановой в этой сцене и горделив, и жалок, и героичен. Он и раскаивается, и остается непреклонным. Один из сильнейших эпизодов киноэпопеи, которая так и осталась непревзойдённой в своём жанре. Но без Ланового — точного в каждом жесте, в каждом движении глаз — симфонически выстроенный фильм немало бы потерял.

Призы, премии, ордена — всё это не так важно по сравнению с двумя-тремя минутами толстовского уровня на экране.

Анна Каренина (1967)

Толстовская история Ланового продолжилась в воплощении образа Вронского.

Этот роман Льва Толстого так важен для русского человека, что ни одно экранное воплощение Вронского до конца не удовлетворит наших приверед. Говорят, толстовский роман держит рекорд по количеству экранизаций. Может быть. И в последние годы мы их видели немало — разных. Это не спорт, но, думаю, пару “Самойлова — Лановой” никто не превзошёл. Достаточно посмотреть на этого флигель-адъютанта, послушать его минуту-другую — и, скорее всего, вам станет ясно, почему Анна потеряла голову. К тому же, он добродушный малый, не умеющий, да и не желающий подняться до трагедии своей любовницы.

В более ранней советской экранизации “Анны Карениной” (это был фильм-спектакль 1953 года, ставший лидером проката) Вронского играл Павел Массальский. Мхатовец, как и все актеры в той ленте. Он замечательно сыграл чопорность и офицерский блеск графа.

А у Ланового за выправкой проглядывает человечность. Он раним, иногда нервозен, хотя внешне неизменно по-великосветски спокоен. Он не инструмент судьбы, которая губит Анну, а любящий человек, зажатый условностями света, но и умеющий вырываться из их омута. В фильме есть и счастье влюбленных, и их трагедия: страшный финал не предопределён.

Сам актёр, выше всего на свете ставивший русскую литературную классику, любил эту роль. Она дала ему счастливую возможность целый год жить Вронским, жить толстовским романом. Кстати, многие формулы Толстого можно иллюстрировать киноманерами Ланового. Приведу лишь одну из многих: “С привычным тактом светского человека…”. Есть у Ланового-Вронского все составляющие этой формулы.

Офицеры (1971)

У критиков было немало претензий к этому фильму. Лаконичная эпопея — это же какой-то абсурд. Фильм, считая финальную песню (“От героев былых времён…”) идёт всего лишь 97 минут. За это время разворачивается история нескольких поколений нашего офицерства, но последние минут 20 скомканы. Есть там, конечно, и удивительно сильные сцены схваток с басмачами, классическая десятиминутка в санитарном поезде Великой Отечественной. Автор сценария — Борис Васильев — мечтал о двухсерийном фильме, в котором прозвучит и тема репрессий. Цензура повлияла на художников благотворно: эта линия стала бы излишней.

Сам Василий Лановой рассказывал, что знаменитую фразу “Есть такая профессия — защищать свою Родину” предложил кинематографистам министр обороны, маршал Андрей Гречко. Такой же красавец и рыцарь, как герои фильма.

Герой Ланового — Иван Варавва — странный. А не странен кто ж? Рыцарь, влюблённый в жену лучшего друга. И друга, и даму сердца он иногда не видит десятилетиями (служба!), но пыл его не угасает. И в этом нет места низкому, адюльтерному, иначе это был бы не рыцарь советского образа, который прошёл все войны и вот-вот станет маршалом. И его крик — под гул взлетающего самолета — “У меня нет никого кроме Вас, Люба! Вас и Алёшки!” — поймут только настоящие романтики. Это в бою он умел применять хитрость, а в любви оказался уступчив, несмотря на почти демоническое обаяние. В то же время — это фильм о настоящей трагедии и настоящей победе. О триумфе офицерской службы. О “тех, кто брал Берлин”, одним из которых был русский офицер Иван Варавва.

Пятьдесят на пятьдесят (1972)

К этому жанру у нас всегда относились свысока. Детективы, приключения, шпионские страсти. А всё-таки нужно было кого-то противопоставить агенту 007. Про разведчиков Великой Отечественной фильмов хватало, а вот советские суперагенты холодной войны появлялись на наших экранах редко. Одним из них был плечистый Волгин, которого сыграл Лановой в фильме “Пятьдесят на пятьдесят”.

Сразу было видно: наш Джеймс Бонд, если прикажут, легко проломит череп британскому агенту. Не уступал он английскому коллеге и по нахальству: действовал в ФРГ напролом. Со счастливой лихостью, не помяв пиджака, спрыгивал с высокого парапета, бил наотмашь, без суетливости убегал от преследователей. Уверен, что работал он без дублёров.

Рядом с Волгиным — как полагается, крутилась красавица из враждебного лагеря, которую он в два счёта влюбил в себя. А руководителя зарубежной разведки заставил работать на нас, применив против него их же, заморское оружие — аэрозоль, лишающий человека воли. Сказка? Не более чем “бондиана”. А Лановой оказался лучшим из “советских Бондов”.

Очень ностальгично в финале помощница Волгина-Ланового улетает в Будапешт и увозит туда драгоценную магнитофонную катушку. Асам вражеской разведки ясно: если самолёт пересёк границу Венгрии — всё, дело проиграно, плёнка в руках у Советов. Венгрия — это наша территория в тайной войне миров. А в финале Лановой подмигивал портье, которые всё время зазывал его на скачки: “Я уже выиграл”. Да он и не мог проиграть, счастливейший из людей, выходящий под дождь без шляпы, в лёгком плаще. Ведь он, как-никак, рыцарь плаща и кинжала…

Дни Турбиных (1976)

Несмотря на некоторые (их немного, но они есть) вынужденные искажения авторского замысла и недоговорки, по-моему, это до сих пор лучшая экранизация Булгакова. А Лановой — лучший Шервинский. Но именно из пьесы, а не из романа, где он представлен “маленьким уланом”.

Здесь перед нами фатоватый, болтливый, но не потерявший офицерского благородства поручик. Он — адъютант и оперный баритон. Почему бы не покрасоваться, не пофорсить? Мужества он не утратил, хотя и все комические эпизоды отыгрывает филигранно.

Шервинского Лановой сыграл по-вахтанговски, с иронией и грацией. Как очаровательно он привирает, импровизирует, оправдывается, снова привирает, но неистовая самовлюблённость не мешает ему любить свою Елену Золотую — будь она хоть трижды замужем. Предрассудков у него нет. Преград для него — вообще не существует. И мужем этот практичный господин наверняка будет справным. И друг он настоящий, хотя боевые офицеры постоянно его за что-то упрекают. Ему к лицу и мундир, и артистический фрак, который Шервинский надевает, перекрасившись из офицеров в певцы. Сражаться до последней капли крови он не будет, и раздувать пожар Гражданской войны — тоже. В отличие от многих других героев Ланового — и белых, и красных — он совсем не фанатичен. И не беда, что главный прототип Шервинского был совсем другим человеком, к советской жизни не приспособился и канул в эмиграции. Этот — приспособится. Будет петь!

Петровка, 38; Огарева, 6 (1980)

Не впадая в искушение самоповторов, Лановой нечасто играл в милицейских детективах. Но от предложения сыграть одного из любимых героев Юлиана Семёнова — офицера уголовного розыска Владислава Костенко — он отказаться не мог. Кстати, Семёнов написал эти повести задолго до съёмок. Но авторы фильма решили снять не “ретро”, а кино о “нашем времени”, о 1980 годе. И снова — вместе с режиссёром — придумал для своего героя несколько небольших аттракционов, которые удивляли публику: ведь прежде он такого не играл. Представьте: плечистый, спортивный Лановой в роли победительного муровца — вовсе не супермен. Мы дважды видим, как он проигрывает “дуэли” своим криминальным противникам, упускает их. Этим подчёркивается: Костенко — из плоти и крови, он не Зевс-громовержец. С разведчиком Волгиным такого не случалось.

В то время недостатка в детективах на нашем экране не было. Но эта дилогия стала особенно популярной, на неё пошёл народ. Во многом — из-за связки главных героев, знакомой ещё по “Офицерам” — Георгий Юматов и Василий Лановой. Благородные, ироничные герои МУРа, они — на этот раз без высокопарной романтики — работали профессионально, перешучивались, разбираясь в хитросплетениях преступлений. И мы видели непроницаемую грань между миром этих правильных людей и уголовным отребьем. Лановой и в этом фильме был рыцарем. Но — уязвимым, иногда ошибающимся. Он хорош именно в коллективе следователей, хотя и среди них блистает и аналитическим умом, и элегантностью (“сразу видно, что фирма “Большевичка” учла пожелания трудящихся” — звучит в фильме такая фраза). И в такую милицию хотелось верить.

Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала “Историк”
Специально для журнала Fitzroy Magazine