Известно, на зоне свои внутренние законы. Там существует мир «авторитетов» и мир «опущенных», «обиженных», которые подвергаются самым изощрённым издевательствам и надругательствам. Их всегда можно опознать по внешнему виду.

Из четырёхсот подростков, которые содержались в колонии на тот момент, примерно сорок (10%) были самыми замызганными, голодными, грязными, худыми. И вот мы решили им помочь, хотя бы немного откормить. Но как? Если мы просто уведём их на время, чтобы облагодетельствовать, и об этом узнают в колонии, то их забьют, когда они вернутся. И тогда придумали изолировать их по медицинским показаниям. Сообщить всем через медчасть, что Алан Джон как врач поставил им диагноз «дефицит веса», и тогда появятся правдоподобные основания поместить их в санчасть хотя бы на пару недель.

Администрация колонии согласилась на этот эксперимент. Посмотрели, правда, на нас как на кретинов, но возражать не стали. Сотрудники колонии не переставали удивляться нашим чудачествам, но старались не показывать вида. «Любой каприз за ваши деньги».

Поселили их отдельно в большом помещении медчасти. Сводили в баню, выдали чистую одежду, каждому определили кровать со свежим постельным бельём. Я посетил их первым, крещёным раздали крестики, поставили иконки. В общем, благолепие, все улыбаются, все довольны.

В первые сутки просто отсыпались, во вторые объедались. Третьи сутки они сидели в туалете. А на четвёртые в этом коллективе появились свои «бугры», авторитеты, «шныри», «опущенные». Кроме того, они стали безобразничать, молоко, кефир спускать через форточку и менять на спиртное и сигареты. Они в миниатюре за короткое время смоделировали колонию.

Наверное, если бы мы посоветовались с психологами, нам бы сказали, что это вполне ожидаемый результат, потому что социальная подгруппа моделирует себе подобных. Но психологов тогда не было, а мы идеализировали реальность. И замполит решительно сказал: «Заканчивайте свой эксперимент».

После этого работа продолжилась в обычном режиме: посещения, помощь, разговоры, молитвы в молитвенной комнате. Силами пацанов в коридоре библиотеки оборудовали молитвенную комнату.

Стали традиционными благотворительные акции «Пасха за решёткой» и «Рождество за решёткой». Во время Рождественского и Великого постов прихожане Знаменского храма собирали пожертвования для покупки подарков заключенным, на Пасху в столовую передавали целые короба крашеных яиц, а на Преображение Господне мешками привозили яблоки.

В колонии проходили молебны, встречи с осужденными подростками, совершались Божественные Литургии, во время которых мальчишки могли исповедоваться и причащаться. В этом помогали ответственный за работу в колонии протоиерей Евгений Коженков и алтарник Евгений Панюшкин.

С 1992 года посещая колонию и работая с воспитанниками после их освобождения, мы пришли к выводу: надо делать всё возможное, чтобы они не оказались там опять, а «трудные» ребята с ардатовских улиц вовсе бы туда не попадали. Негативный опыт въедается в мозг и сердце, проникает в клетки и кровь, живёт в подсознании и навязчивых снах. Даже создав семью, молодой человек ещё долго будет ощущать тяжесть «напрасно прожитых лет», и сердце его долго будет стучать в такт марширующим по колонскому плацу ногам.

С помощью благотворителей был создан Центр реабилитации «Вера. Надежда. Любовь», который просуществовал пятнадцать лет, и за эти годы через него прошли больше ста человек. Центр принимал подростков, освобождающихся из воспитательных колоний, у которых не было родственников. Воспитанники учились в средней школе, после её окончания могли продолжать обучение в ардатовских ПТУ и аграрном техникуме. 

Впрочем, снова не обошлось без иллюзий. Сначала мы, окрылённые тем, что у нас есть дом, решили, что здесь подростки из колонии задышат воздухом свободы, поймут наши благие намерения, их жизнь станет счастлива, понятна, перспективна. Но повторилось примерно то, что произошло в медчасти, когда мы пытались подкормить обездоленных. Подростки опять смоделировали колонию.

И здесь она уже стала неуправляемой, потому что у нас не было тех рычагов воздействия, которые существуют у сотрудников колонии. Ни вышек, ни колючей проволоки, ни собак, которые не дадут убежать.

Стало ясно, что в таком реабилитационном центре может оставаться максимум один из бывших заключённых. Остальные обитатели должны быть из других социальных групп, причём неважно, из каких: неблагополучные, сироты, находящиеся в трудной жизненной ситуации.

Они тоже нуждались в помощи, но тюремный опыт у них отсутствовал. В таком коллективе бывшие заключенные были управляемы, обучались, получали права, оканчивали школу, ПТУ, техникум, женились, уходили в армию.

Конечно, трудностей было много. Случалось, они не хотели работать, по ночам мы отлавливали пьяных, но, во всяком случае, алгоритм был найден. Особенно когда у центра появилось сельское отделение. Ребята после учёбы стали туда ездить работать, такая коммуна возникла. Мы засеивали поля, убирали урожай, было стадо коров, свиньи, куры. Тоже не всё было гладко – и падёж скота был, и пожары, и воровство кормов с обменом на самогон, но жизнь продолжалась, и хорошего всё равно было больше.

Протоиерей Михаил Резин