И вот мы снова в Ардатове – когда-то старинном уездном городке, а теперь рабочем посёлке, главной достопримечательностью которого была Воспитательная колония для подростков, расположенная на территории бывшего Покровского женского монастыря.

В эти годы своего служения я много раз попадал в больницу и реанимацию. Сердце. Я молил Господа, чтобы мне ещё пожить, чтобы не оставить матушку с детьми одних в этом мире холода и равнодушия. Даже в церковной среде.

Я был одним из первых священников в нашей Нижегородской епархии, кто переступил порог исправительного учреждения. В те времена священник в колонии был фигурой совершенно инородной. Если бы клоун с попугаем зашёл за решётку, то и это бы так не удивило постояльцев! Тема подростковой преступности меня интересовала ещё в советское время, когда была закрытой. На заре перестройки прочитал книгу Л. Габышева «Одлян, или Воздух свободы». О «малолетке». Неведомое без стука вошло в сознание и поставило вопросы, на которые у меня тогда не было ответов. Откуда, с чего всё это начинается? Почему ребёнок скатывается к черте, за которой обрыв? Что его влечёт? Это же не мир флибустьеров или романтика покорения «дикого Запада» Фенимора Купера, Майн Рида. Оказавшись в колонии на правах посетителя и доброжелателя, я увидел детей в недетском мире, в котором действуют недетские страшные законы. Вскоре по моему приглашению колонию впервые посетил управляющий Нижегородской епархией митрополит Николай Кутепов.

Колония в те годы, когда начался катастрофический развал государства, нуждалась не только и не столько в молитвах, сколько в продуктах, лекарствах. Не хватало круп, сахара, чая, медикаментов. Лекарства мы привозили из Москвы с Женей Панюшкиным. Мы брали с собой огромные джутовые сумки, покупали самые дешёвые общие билеты на поезд и ехали в Москву. Бродягами ходили по Москве по аптекам с сумками и выпрашивали медикаменты, препараты с истекающим сроком годности. Конечно, у меня были бланки прихода и печать. И нам практически никогда не отказывали. Однажды в колонии случилась повальная чесотка, и не было средств, чтобы с ней справиться. И мы с Евгением снова помчались в Москву за специальной мазью.

А ещё были очень серьёзные проблемы с поставками продуктов из области со складов ФСИНа. Пришлось встречаться с местными «авторитетами» и объяснять, что зона голодает. Поняли и откликнулись. Просто однажды к проходной подъехал грузовик с мешками, коробками, ящиками. Были даже сигареты. Как потом рассказывал начальник колонии, ситуация тогда была настолько острая, что избежать голодного бунта удалось только благодаря нашему неожиданному вмешательству.

Это был первый период моего тюремного служения – наше общее выживание в условиях тогдашнего планомерного и расчётливого уничтожения страны, утраты привычных общественных и производственных отношений, общей растерянности и непонимания, куда мы идём, куда «несёт лиса», то есть новые правители огромной страны. Отношения с администрацией колонии у прихода тогда были очень тёплые. Там по-человечески всё понимали и были благодарны за помощь. В ответ отряды подростков по 20–30 человек, вместе с контролёрами, приходили помогать восстанавливать собор, выполняли самую чёрную работу: выносили станки, разгребали мусор, отбивали штукатурку, рушили перегородки.

В соборе потом некоторых и крестили. Сюда же, в собор, стали приходить те подростки, которым некуда было идти после освобождения. Вначале помощь этим детям с уголовным прошлым казалась простой и понятной: накорми, дай крышу над головой, поддержи и наставь на путь истинный. Но когда они оставались ночевать в сторожке и день, и два, и три, мы начали тихо паниковать. Старушки, которые с умильным восторгом и готовностью подкармливали их супчиком и пирожками, приносили вязаные носки и оставшиеся от детей вещи, пускать к себе домой шпану не собирались.

В 1997 г. по инициативе прихожан и московских правозащитников (особо следует отметить поддержку ныне покойного Валерия Фёдоровича Абрамкина) была основана Ардатовская общественная правозащитная организация «Сретенье», куда вошли наши прихожане. Она занималась оказанием психологической, материальной и правовой помощи воспитанникам колоний, подросткам из группы риска, малообеспеченным семьям и иным бедолагам.

В конце 90-х нами переживался период неких иллюзий в тюремном служении. Это было чрезвычайно интересное время. Время «открытых дверей». Было чувство, что «оковы тяжкие падут», что свобода веселящим газом наполнит лёгкие как узников, так и охранников, что жизнь обретёт некий новый формат доброго понимания и братства между людьми.

В колонию просто валом повалили правозащитные, сектантские, благотворительные организации, причём не только российские. Приезжали и депутаты Госдумы, и разные высокие чины, всем это было тогда ново и увлекательно.

Посмотреть на такой экзотический уголок захотел даже врач из Австралии Алан Джон, океаническими ветрами занесенный в наши края. В те же примерно сроки из США приезжал игумен Герман Подмошенский, которого живо интересовала проблема мощей Антония Муромского (друга и сомолитвенника Серафима Саровского) и место его захоронения. Мы ходили с ним по колонии, прикидывали, где может находиться могила Антония Муромского, встречались со старыми сотрудниками, которые припоминали подробности из времён реконструкции плаца для построения «спецконтингента».

Рассказывали и о провалах в земле, про кирпичные своды, надгробия и церковные облачения, которые фрагментарно открывались им при ненамеренном разрушении гробов. Ничего до конца поднято и исследовано не было, поскольку режимное учреждение, а раз так, то главное – обеспечить безопасность и сохранность содержащихся под стражей, а не вести изыскательские работы. Всё в итоге засыпалось землёй и закатывалось асфальтом, чтобы у подростков и мысли не было о подкопе.

Среди тех, кто часто бывал в Ардатове, был уже упомянутый правозащитник Валерий Абрамкин, известный в те годы борец за права заключённых и гуманизацию системы исполнения наказаний. Именно он подал идею помощи тем, кто в колонии подвергался жестокой дискриминации.

Протоиерей Михаил Резин