Кажется, этот праздник существовал всегда. Да и русская зима располагает к волшебному торжеству — с «великолепными коврами» снегов, с еловыми ветками и катанием на санях — не реальным, так хотя бы воображаемым, на открытках и палехских шкатулках. Но сказка Нового года только с виду седая. Сложили ее сравнительно недавно — каких-нибудь 85 лет назад.

Суть праздника и его ореол создают писатели, художники, кинематографисты и политики, направляющие творцов. Первым в России новый год (и даже новый век) отметил неутомимый первопроходец Петр Великий. Он наполнял кружки хмелем и любовался фейерверками в час прихода XVIII столетия. Но затем праздник десятилетиями оставался на обочине Рождества. Наступление нового года отмечали без размаха. К середине XIX века во многих городских квартирах стали наряжать рождественские елки — традиция пришла из Германии. В 1840 году Владимир Одоевский опубликовал сказку про Мороза Ивановича — могущественного, но добродушного и справедливого духа русской зимы. Его считают первой литературной интерпретацией нашего Деда Мороза. К началу прошлого столетия всем был известен «рождественский Дед», приносящий подарки. Но в России его со святым Николаем не отождествляли: «Николу Зимнего» отмечали своим чередом, Рождество — своим.

Когда вспыхнула германская война, к елкам начали относиться настороженно: все-таки немецкая затея. Зато Ленин, встав у руля, счел необходимым лично поводить хороводы вокруг лесной красавицы. Сохранились идиллические строки Бонч-Бруевича: «Владимир Ильич схватил за руки стоявших возле него детей и мигом понесся вокруг елки, увлекая за собой решительно всех... Все детишки запели, запел и Владимир Ильич. За пением последовали игры. Владимир Ильич принимал в них самое живейшее участие и не только увлекался, но впадал в азарт и тотчас же возмущался, если кто-либо фальшивил в игре...» Это, разумеется, был политический жест: новая власть хотела показать демократизм новых, советских, праздников.  

В Горках торжества устраивали даже в январе 1924-го. «Стоит неубранная елка, в бусах, свечечках и ватном инее — последняя забава маленьких друзей», — писал Михаил Кольцов после смерти вождя. Вскоре праздник угодил в опалу: елку сочли идеологически вредной, приписав к ведомству религиозной пропаганды.

Только к середине 1930-х додумались: если связать традицию не с Рождеством, а с волшебной новогодней ночью — получится вовсе не церковная история. Советский Новый год планировался в первую очередь как детское мероприятие. А значит, требовалось не просто вернуть елку, но и придумать основополагающую сказку. Взрослым, между прочим, уже 1 января следовало идти на службу. Этот день стал нерабочим только в 1948 году.

Наш, советский, Дед Мороз

К сценарию новогоднего праздника в 1935-м были подключены ударные силы — Сергей Михалков и Лев Кассиль. Потом к ним добавился писатель и художник Владимир Сутеев. Вместе они придумали канву: злые силы мешают людям зажечь елку, но могущественный Дед Мороз берет дело в свои руки. Ему помогает внучка Снегурочка, бойкая девчонка. В сонме добрых сил могут соседствовать снеговики, зайцы, пионеры, а также полярники, летчики, красноармейцы. В 1960-е к ним присоединились космонавты. Появились стихи:

Говорят: под Новый год
Что ни пожелается —
Все всегда произойдет,
Все всегда сбывается.

Могут даже у ребят
Сбыться все желания,
Нужно только, говорят,
Приложить старания.

Пришлась кстати и дореволюционная песенка Леонида Бекмана и Раисы Кудашевой «В лесу родилась елочка», ставшая новогодним гимном. Эти стихи и песни объединяли страну «от Москвы до самых до окраин». Их, без преувеличения, знали все — помогали радио, школа и детские журналы.

Премьера состоялась 31 декабря 1936 года в Колонном зале Дома союзов. Бороду Деда Мороза в тот вечер примерил Михаил Гаркави — знаменитый эстрадный конферансье, о котором Эмиль Кроткий писал: «Что толст он — это не беда. // Беда, что тонок не всегда!» А в кокошниках снегурочек сверкали не актрисы, а отличницы с артистическими способностями. Это был новый персонаж — активная помощница Деда Мороза, своего рода «освобожденная женщина (а точнее — девочка) волшебного леса». С героиней пьесы Островского ее мало что связывает. Только имя и сказочный ореол. Иногда к этой компании присоединялся мальчишка — Новый год.  

Советский Дед Мороз не слыл суровым, подобно Морозко. Невозможно представить, чтобы кого-то мог насмерть застудить добрый волшебник, распорядитель торжеств, руководитель бюро новогодних услуг. По традиции подарки полагались тем, кто хорошо учился, радовал родителей поведением, охотно читал стихи, пел или танцевал. Однако наш социалистический Дедушка одаривал всех приглашенных по принципу равенства — чтобы никто не ушел обиженным.

Постепенно сложилась новогодняя индустрия. С 1938-го Деды Морозы — парашютисты десантировались в самые отдаленные уголки страны. Авиасказка, как и сказка об Арктике, примета первых сталинских елок. Почти одновременно появились и рубиновые звезды на кремлевских башнях. Они тоже стали символами Нового года, как и старинные куранты со Спасской башни. Александр Вертинский в своей самой известной советской песне ворковал: «Мы на елку повесим звезду». Смешение фольклорной, рождественской и советской символики дало сильный результат, поскольку соответствовало народной судьбе. И никого не удивляло, что на фронтовых плакатах Дед Мороз в тельняшке под тулупом готовил подарки гитлеровцам — бомбы и пули.

В 1937 году нарисовали первые черно-белые новогодние мультфильмы — замечательные, между прочим. Эта традиция не прерывалась до конца 1980-х. Образ Деда Мороза оставался практически неизменным. Он летал на самолетах, осваивал горные лыжи, мощные снегоходы и даже орбитальный спутник. Зато облачение никогда не менялось: тулуп до пят, окладистая борода, мешок с гостинцами.

Золотым сечением новогодней мультипликации стал фильм «Когда зажигаются елки» (1950) режиссера Мстислава Пащенко. Из актеров выделим Владимира Володина, который оживил Снеговика. Этот опереточный балагур всегда согревает нас узнаваемой хрипотцой. Интонации обаятельного простака к расторопному другу детей подошли идеально. «Мы на морозе привычные... Кило мороженого съел. Крем-брюле. С вафлями», — гогочет Снеговик, а потом запевает: «Едем-едем-едем в гости к детям и везем подарков воз!..» Трудно забыть и мультипликационного Снеговика-почтовика с голосом Георгия Вицина.

Аркадий Гайдар подарил детворе первую и незабываемую новогоднюю сказку с советским антуражем — «Чук и Гек». Таинственная зимняя идиллия, в финале которой дружная семья геолога в заснеженной Сибири сверяется с главными курантами: «Это в далекой-далекой Москве, под красной звездой, на Спасской башне звонили золотые кремлевские часы. И этот звон — перед Новым годом — сейчас слушали люди и в городах, и в горах, в степях, в тайге, на синем море. И, конечно, задумчивый командир бронепоезда, тот, что неутомимо ждал приказа от Ворошилова, чтобы открыть против врагов бой, слышал этот звон тоже...» К слову, именно в годы войны Самуил Маршак создал одну из лучших наших зимних сказок — «Двенадцать месяцев». Как же надо верить в Победу, чтобы в тяжелейшем 1942-м сочинять про добрую падчерицу и подснежники, которые иногда расцветают зимой!..

От Калинина до Лукашина

Лидеры державы в новогодних посланиях дотошно рапортовали о трудовых успехах, и все-таки это был почти не политизированный праздник. Единственный в своем роде. Первым от имени государства, в ночь на 1 января 1938-го, по радио поздравил папанинцев и всех сограждан Михаил Калинин — всесоюзный староста. Потом пробили куранты, прозвучал «Интернационал», а следом — новогодний радиоконцерт: хор Пятницкого, с Сергеем Лемешевым, Максимом Михайловым, Леонидом Утесовым и Клавдией Шульженко.

В послевоенное время праздник стал всеобщим и обязательным, как среднее образование. Шампанское, мандарины, открытки, застолья... В 1956 году по всей стране прогремел джазовыми трубами фильм «Карнавальная ночь», целиком посвященный встрече Нового года. Сценаристы Владимир Поляков и Борис Ласкин, по существу, заимствовали сюжет Кассиля и Михалкова. Бюрократ, ретроград и ханжа Огурцов, подобно представителям нечистой силы, пытается сорвать торжество. Его запирают в лифте, дурачат с помощью реквизита и фокусов — и праздник берет свое. Фильм Эльдара Рязанова взяло в пример входившее в силу телевидение. Зал дома культуры, рабочего клуба, обставленный столиками с закуской, елкой и гирляндами по типу кафе накануне новогоднего банкета — а на сцене выступают артисты. Этот канон через несколько лет повторился в «Голубых огоньках». А песенка «Пять минут» в исполнении Людмилы Гурченко набрала такую популярность, что пиратские пластинки даже фигурировали в одном из громких дел ОБХСС. Народные умельцы, в обход государства, сколачивали состояния на «пяти минутах»!

А Рязанов сжился с ролью сказочника нашей фабрики грез. Следующей его новогодней историей стал «Зигзаг удачи» (1968) — лирическая комедия с мультипликационным прологом. Фильм очарователен, остроумен, но грустноват, в некоторых сценах — до уныния. И даже денежный выигрыш не принес героям настоящего счастья. Словом, на отечественные новогодние традиции «Зигзаг» почти не повлиял. Зато 31 декабря 1975 года улыбчивый режиссер представил телезрителям свою «Иронию судьбы». В этой неторопливой комедии дух 70-х предстал во всей красе — и без сатирической злобы, и без слащавых панегириков. Получилась настоящая новогодняя сказка о любви. Камерная, исполняемая вполголоса, как и песни Микаэла Таривердиева на стихи поэтов — «хороших и разных». По просьбам зрителей фильм — редчайший случай! — в течение года повторили по ТВ дважды. Показали его и в следующие новогодние дни.

Но потом на несколько лет телевидение словно забыло о приключениях Жени Лукашина. Каждый год в праздничном эфире появлялись новые фильмы — как правило, музыкальные комедии. На «Иронию...» в телесетке просто не хватало места. Фильм вновь показали 31 декабря 1983 года — и он опять собрал рекордную аудиторию. А позже, в разгар горбачевской борьбы с пьянством, картину умудрились продемонстрировать с купюрами — вырезали сцену пирушки в бане.

В 90-х, когда количество телеканалов выросло в разы, «Ирония судьбы» с экранов уже не исчезала. С годами фильм стал изящнее и глубже — по контрасту с не слишком удачными попытками новой эпохи слепить современную сказку. Сейчас же традицией служат не только сами новогодние просмотры «Иронии...», но и споры о главном персонаже. Маменькин сынок, пьяница, украл чужую невесту — что хорошего? Но Рязанов и не собирался создавать идеального героя. Их, между прочим, хватало в производственных драмах — целеустремленных, все сметающих на своем пути. Лукашина не навязывали в «отечества отцы, которых мы должны принять за образцы». Он просто жил в кадре — то смешной, то несносный, то обаятельный.

Возвращение Снеговика

В какой-то момент праздник потерял детское очарование: все потонуло в суматошной коммерции. Главным «культурным» явлением оказался рекламный ролик. А уж в этом жанре все честно: не обманешь — не продашь. Будь то водка или политическая партия...

В новогодних телеревю мелькали Жириновский, Хакамада, Шумейко и Чубайс. Танцевали и пели, изрекали избитые сентенции. Политические «первачи» заменили собой прежних передовиков производства — и получился «пир во время чумы». Ни Леонид Брежнев, ни Михаил Суслов так собой не докучали, не отнимали хлеб у снеговиков и зайчиков. А политики ельцинского периода настолько уверились в собственной звездности, что сами не заметили, как превратились в суматошную клаку. Именно этому самовлюбленному карнавалу многие предпочли сказки в стиле ретро, в том числе и вечную историю Жени Лукашина.

Новый год под кличкой «Миллениум» превратился в самую шумную всероссийскую дискотеку. О детях же будто забыли. Ни одной новогодней сказки, только череда быстро сколоченных шоу — обычно эксплуатирующих образы старых песен и кинофильмов «о главном». В таком контексте невозможно представить себе простодушного и волшебного снеговика-почтовика, настоящего героя русской сказки, объединявшего эпохи. Ведь он уверенно держится в седле современного снегохода, но и в старинном антураже сойдет за своего. И мы возвращаемся к таким героям, устав от ХХI века. Под Новый год имеем право.

Арсений Замостьянов