Вступление

 

1 ноября 2017 в Дом Русского Зарубежья им. Солженицына была представлена книга-альбом историка Виталия Шитова «Дом Ипатьева. Летописная хроника в документах и фотографиях 1877–1977 гг.».[1]  В фокусе были проблемы 100-летия Октябрьской революции, выходящие далеко за пределы Дома Ипатьева. Дискуссию вёл Алексей Казаков, издатель-литературовед из Челябинска.[2] Среди участников д-р исторических наук Людмила Лыкова, главный специалист Российского Государственного Архива Социально-Политической Истории (РГАСПИ);[3] Алина Чадаева,[4] писатель из Москвы, и я. Внизу подробнее из того, что мне удалось представить в докладе только пунктирно.

 

Мне было приятно выступить именно в этом Доме. С Александром Исаевичем меня связывает многолетняя дружба и общение в переписке и по телефону. Моя докторская диссертация 1974 г. о полифонии романа «В Круге Первом» была одной из первых в США, посвящённых Солженицыну. Позднее я расширил свой анализ на «Раковый корпус» и «Август Четырнадцатого», и в 1979  опубликовал книгу Solzhenitsyn and Dostoesvsky: A Study in the Polypnonic Novel.[5]  В 2012 она вышла в русском переводе как «Солженицын и Достоевский: искусство полифонического романа».[6] Её можно скачать на сайте Пермского Университета.

 

В годы перестройки, когда писал книгу о реформах в СССР, я перенёс сформулированный Михаилом Бахтиным полифонический метод из литературоведения к обзору нового мышления в СССР. В пику западным советологам, поощрявшим Горбачёва на «реформированный коммунизм», я представил в книге своего рода хрестоматию голосов гласности, звавших не к перестройке коммунизма, а к возрождению корневой системы досоветской России и преображению страны на новых основах. И успел как раз вовремя. Книга под названием Russia Beyond Communism: A Chronicle of National Rebirth[7] вышла в 1991, ещё до распада СССР. Свежий экземпляр я подарил Б. Н. Ельцину на Первом Конгрессе Соотечественников в Москве, сразу после того как он объявил о замене красного флага коммунизма национальным трехцветным. В 2014 книга вышла в русском переводе Новая Россия: от коммунизма к национальному возрождению.[8]

 

Помнится, вскоре после прибытия в США в 1974 г. Солженицын обратился к русским эмигрантам с призывом посылать ему все памятники и артефакты царской России, которые помогли бы воссоздать объективную картину русской истории, скрытую, замолчанную, извращённую и просто уничтоженную советскими властями. Стало ясно, что он не только великий писатель русской земли, но и первый летописец нашей искорёженной истории. Не  обладая артефактами царской эпохи, я счёл за честь приглашение передать мои американские бумаги в Дом Русского Зарубежья имени Солженицына. Мой архив сейчас в растаможивании.

 

Не Ипатьевский Дом в Екатеринбурге, а Королевские Номера в Перми   

При всём уважении к А. Л. Казакову, пригласившему меня выступить, я должен перенести внимание с Екатеринбурга на Пермь: с несуществующего Дома Ипатьева на кое-как существующее здание, известное в Перми как «Королевские номера».

 

 

Построенное незадолго до революции купцом Королёвым в качестве фешенебельной гостиницы, это здание известно в народе как Королевские номера потому, что в нём некогда проживал Великий Князь Михаил Александрович Романов, рангом не ниже королевского. Он был младшим братом царя Николая, отрекшегося от престола в его пользу.

 

Некоторые историки называют его даже императором Михаилом II  де-юре, хотя «правил» он меньше суток и коронован не был. Именно из этого здания Михаил и его секретарь Жонсон (Джонсон по первой версии) были выкрадены группой местных чекистов в ночь с 12 на 13 июня 1918 года и, вероятно, расстреляны.

 

Никаких останков до сих пор не найдено. Это злодеяние в Перми, происшедшее за пять недель до расправы в Ектеринбурге, повлекло за собой расправы над «монархистами» в Перми и по всей России. И открыло серию падения монархий не только в России, но и в Австро-Венгрии, Германии, Османской империи, Италии, а позднее и в Испании. Спусковой крючок из Перми рассыпал домино монархий, определявших ранее «цивилизованный» миропорядок. В Перми испытывалась тактика большевиков не только ужаснуть и запугать своих противников, но и замести все следы.

 

 «Живая карта» Михаила

 

Большевики чётко сознавали, что отрекшийся Николай был битая карта. Михаил же, от престола не отрекшийся, а уповавший на решение Учредительного Собрания (далее УС), был картой живой. На него противники большевизма могли сделать ставку и выиграть игру. Большевики насильно разогнали УС в январе 1918, но многие россияне к лету 1918 г. помнили, что на выборах в УС большевики потерпели сокрушительное поражение, набрав лишь около четверти голосов на самых демократических выборах того времени где-либо. Они помнили, что разгон УС привёл к массовым демонстрациям трудового народа, как их ярко описал Буревестник Революции Максим Горький, решительно осудивший разгон. ^[9]  Они понимали, что против них могли выступить не только монархисты и кадеты, но и эсеры и сионисты, совокупно имевшие гораздо больше делегатов.[10]

 

Останков ни Михаила, ни Жонсона до сих пор не найдено и ничего не делается на государственном уровне,  чтобы их найти. Можно сказать, что большевики преуспели в тактике отвлечения внимания от потенциального царя-демократа. Спустя 27 лет после бесславного конца тоталитарного государства в 19915, ими созданного, их клевреты продолжают темнить и запутывать общество.

 

Для меня тема Михаила имеет личностное значение. Я родился в паре кварталов от Королевских номеров. И одним из самых ярких воспоминаний детства был запрет на вход в это «страшное и зловещее» здание. Запрещено было и спрашивать, что здесь случилось. Попытки убить на корню детскую любознательность сыграли свою роль в моём решении отправиться за тридевять земель, чтобы узнать правду.

 

Когда я вернулся в родную Пермь через двадцать девять лет, я знал, ЧТО здесь произошло. Собрав группу родственников и знакомых, в сентябре 1991 г.  я прибил памятный венок на стену гостиницы на ул. Карла Маркса 5. В присутствии нескольких бывших лагерников и журналистов, акция была освящена священником, сыном моего детского товарища, прошедшего через ГУЛАГ.

 

Автор статьи прибивает первый венок в сентябре 1991 г и перед первой доской памяти Михаила и Джонсона

на здании «Королевских номеров» по улице Карла Маркса № 5 (теперь снова Сибирской) в начале 1992 г

 

Через пару месяцев я уполномочил родных повесить на здании мемориальную доску памяти «невинно убиенных без суда и следствия Михаила Романова и Брайана Джонсона».

 

С тех пор в Перми идёт движение за почитание памяти невинно убиенных. Сначала восстановили историческое название улицы: не Карла Маркса, а Сибирская, ибо это и есть главная магистраль России на просторы Сибири. Потом был опубликован сборник архивных материалов и другие книги, снят фильм, воздвигнут мемориальный крест, ежегодно проводились форумы, с 2007-го проходят ежегодные крестные ходы. По запросу Пермского краевого ВООПИКа, Михаил был официально реабилитирован в 2009 г., на год позже Николая II.

 

Сам я выступал на форумах в Москве, Петербурге, Кронштадте, Мурманске и Варзуге, Локти и Брянске, Пскове, Шарье и в Крыму. Выступал и по-английски в Русском Культурном Центре при посольстве РФ в Вашингтоне. В 2011 опубликовал сборник «Пермский крест: Михаил Романов»[11] с целью показать, что почитание памяти Михаила не местное «пермское чудачество», а поиск исторической правды, без которой не устоит никакая вертикаль власти.

 

Обложка книги Владислава Краснова «Пермский Крест: Михаил Романов»

 

Пользуюсь случаем поблагодарить выступавших здесь Алексея Казакова, Людмилу Лыкову и Алину Чадаеву, а также десятки активистов Перми и других городов, которые добровольно выполняют эту государственную миссию. Ресурсы наши очень ограничены. Власти Перми до сих пор не озаботились создать не то, что музей, а хотя бы комнатку со штатным работником, чтобы вести учёт исследованиям и находкам, связанным с памятью последнего законного правителя царской России. К счастью, Вячеслав Димов, учитель интернета гимназии имени Сергея Дягилева, создал и самоотверженно ведёт Виртуальный Музей Михаила Романова, в котором собраны материалы движения с начала 1990-х.[12]

 

Игумен Варфоломей освящает покаянный крест Михаилу в Перми 12 июня 2010

  

Встреча монархистов в Сологубовке 16 марта 2017

 

В марте 2017 мне довелось участвовать во встрече монархически настроенных активистов страны, организованной Анатолием Степановым, главным редактором патриотического сайта Русская Народная Линия (РНЛ), на котором публиковались и мои статьи.[13] Народ собрался достойный, в том числе несколько моих друзей, людей образованных и пекущихся о судьбе страны. Встреча проходила именно 16 марта (3 марта ст. ст.), то есть день в день через сто лет ответа Михаила на неожиданное отречение Николая в его пользу.

 

Увы, из всех собравшихся в церковном здании в Сологубовке --а их была добрая сотня--Михаила почти никто и не вспомнил. Преобладающий тон был, что никакого отречения царя Николая не было, а было его отрешение от престола через заговор генералов. Об ответном Манифесте Михаила как бы и не стоило говорить.

 

В своём выступлении я напомнил некоторые факты, которые нынешние заядлые монархисты умудряются игнорировать, стараясь переиграть исторические события задним числом и задним умом.[14] Ссылаясь на слова Николая «кругом измена, трусость и обман», они уверились в «заговоре генералов». Эта версия теперь тиражируется на ТВ «Культура».[15] Но забывают, что сам царь назначал людей, которые этим порокам якобы предавались. Или ему это только казалось? Ведь каждый из пяти генералов, рекомендовавших отречение, был погружён в ту же атмосферу измены, трусости и обмана среди своих подчинённых. Неумелое ведение ненужной войны и - умелая антивоенная пропаганда большевиков - привели к такому повальному недоверию к власти, что «измена, трусость и обман» были повсеместны и повседневны. Или мерещились из-за каждого угла? СМУТА в умах привела к СМУТЕ в стране. Генералы же стремились к благу России не меньше, чем царь.

 

Стоит процитировать из «Размышлений о Февральской революции» Солженицына: «Не материально подался трон - гораздо раньше подался дух, и его и правительства... Февральская революция была проиграна со стороны власти ещё до начала самой революции».

 

«Вехи» не замечены, уроки 1905 не выучены

 

Солженицын прав, выводя кризис самодержавия в феврале 1917 из революции 1905 года, а то и раньше. Самые чуткие интеллектуалы революции, ужаснувшись жестокостью и нелепостью уличных боёв, спохватились и в 1909 г. опубликовали сборник «Вехи».[16] Увы, уроки «Вех» не были усвоены интеллигенцией. Ставка на насилие, как быстрейший способ добиться благополучия в стране, продолжала расти. В 1911 г премьер министр Петр Столыпин был убит террористом Мордко Богровым. [17]

 

Помню, как после опубликования «Августа 1914» в США разразилась кампания против Солженицына с обвинениями в «антисемитизме» из-за того только, что он изобразил Богрова евреем. На конференции славистов в Вашингтоне я выступил с защитой Солженицына против клеветы,[18] тем более что в его романе есть и положительные образы евреев. Особая нелепость теракта Богрова была в том, что как раз Столыпин делал много для облегчения правового статуса евреев, несмотря на сопротивление самодержца.

 

Монархисты в Сологубовке плохо знают историю России, если думают, что революция 1917 г не случилась бы, если б не «предательство» нескольких генералов. Такие бездоказательные обвинения оскорбительны для чести героев белых армий, многие из которых стояли за непредрешенчество и, подобно Михаилу, уповали на УС или какой-либо другой демократический процесс, чтобы добиться примирения в обществе после победы над большевиками.

 

По крайней мере, один белый генерал, Владимир Каппель,[19] сражался в войсках Самарского КОМУЧа, Комитета Учредительного Собрания. Чуть ли не единственным белым генералом, поднявшим монархический флаг, был генерал Унгерн фон Штернберг, ^[20] воевавший в Сибири и в Монголии. Человек он был храбрый и энергичный, но жестокий и взбалмошный. Но и у него хватило политического чутья, чтобы поднять на флаге имя Михаила, а не Николая. При всём уважении к мученической смерти Николая II и его семьи, белые генералы сознавали, что карта самодержавия была бита.

 

Нынешние ревизионисты забывают, что ураган антимонархизма в Первой Мировой Войне смёл не только самодержавие в России, но и Кайзера Германии, Императора Австро-Венгрии и Султана Османской Империи, а потом и монархии в Италии и Испании. На смену пришла эпоха пролетарских вождей, дуче, фюреров, каудильо и президентов.

 

Романовы гордятся Михаилом

 

В отличие от наших доморощенных монархистов-неофитов, те люди, которые имеют реальные основания считать себя монархистами и даже наследниками престола, объявить себя жертвами большевиков и предъявлять иски на компенсацию и восстановление доброго имени, эти люди воспринимают свой жребий как судьбу России. Они ведут себя с достоинством и с верой, что русский народ способен выбрать форму государственного устройства,  оптимальную для нашего и будущих поколений.

 

Статья 4-я, пункт 2 их Устава гласит:

 

2. «Члены Объединения членов рода Романовых согласны с тем, что все вопросы, касающиеся формы правления в России и… все вопросы династического характера могут решаться только великим русским народом в ходе «всеобщего, прямого, равного и тайного голосования» в соответствии с Манифестом великого князя Михаила Александровича, подписанного после отречения от престола императора Николая II».[21]

 

Как бы ни относиться к Манифесту Михаила, он был основным законом страны в течение почти девяти месяцев до разгона УС большевиками в январе 1918 г. В это время страна жила по «Слову Государеву» надеждой на народовластие. В церквах с благословения Святейшего Синода пели осанну «благоверному Временному правительству». Образно говоря, Михаил законно зачал «чадо» русской демократии. Увы, как только младенец появился на свет в январе 1918 и закричал не то, на что надеялись большевики, его задушили. Потом в течение 73 лет мощью государственного аппарата старались скрыть государственное детоубийство, затемнить или высмеять его значимость.  См. мою статью «Вклад Михаила Александровича в развитие конституционной системы в России» в журнале ГД РФ «Представительная власть».[22]    

 

Портрет Михаила кисти Репина 

Мой ранний отклик на «Размышления» Солженицына

 

Мне уже доводилось выступать о Михаиле в Доме Русского Зарубежья. Откликнулся я и на эссе Солженицына «Размышления о Февральской революции»,  когда «Российская газета» напечатала его к 90-ой годовщине Февральской революции в 2007 г. ^[23] Тогда я написал статью «Революция революции рознь», которая появилась в 2008 в журнале Москва»,^[24] где редактором был Леонид Бородин, ^[25] диссидент и бывший узник лагеря «Пермь 36».^[26]

 

Мой упор был на солидарность с Солженицыным в оценке революционного процесса с 1905 по 1917 год. Но было и несогласие с ним в оценке личности Михаила и его роли в истории России. Позволю себе привести мой аргумент:

 

«Медлительность царского правительства в первые дни беспорядков привела к их эскалации. Ситу­ация ещё больше усугубилась мятежом военных частей, расквартированных в Петрограде. Уже через пару дней уличного самосуда стало ясно, что это – революция. И подавить ее можно было только армией, рискуя развязать гражданскую войну. На такой риск царь Николай не мог пойти, будь то в силу своих убеждений или осознания потери авторитета среди военачальников. Поэтому он и отрекся от престола в пользу младшего брата Михаила, чей авторитет в армии был гораздо выше. Он явно рас­считывал на решительные военные меры со стороны Михаила.

 

Но плохо знал царь своего брата. Михаил был не менее совестлив. Неизбежное пролитие русской кро­ви в условиях внешней войны претило ему не меньше, чем Николаю. (Он) знал, что самодержавие не может быть спасено. Почему ж он не объявил себя конституци­онным монархом, как ему советовали некоторые думцы? Не должен ли он был спасти династию? Этот вариант был реален несколько дней назад. Но Ни­колай упустил его и для себя, и для сына, и для Михаи­ла. Принимая решение 3-го марта 1917 года (ст. ст.), Михаил понимал, что не только самодержавие, но и конституционная монархия не могут быть спасены. Единственный шанс для победы над внешним врагом он видел в примирении с теми, кто вчера требовал отмены самодержавия, а сегодня и монархии вообще».

 

Подписав Манифест о передачи власти Временному Правительству с тем, чтобы оно подготовило выборы в УС для решения вопроса о форме государственного устройства, Михаил «поста­вил интересы страны выше интересов династии и своих собственных. Един­ственную надежду для Романовых он видел в доброволь­ном возвращении их суверенной власти к её источнику. В 1613-ом они были возведены на престол народной волей Земского Собора. В 1917-ом они могли вернуть себе власть через суд народной воли в УС … Приняв шапку Мономаха из рук самодержца, Михаил не увенчал ею свою голову, но и не отрёкся от престола. Он вернул её к своему источни­ку. Подписав манифест о не восхождении на престол до решения Учредительного Собрания о форме правления, Михаил дал стране шанс для победы над внешним вра­гом». [27]

 

 

Сейчас пришло время заострить внимание на моём расхождении с Солженицыным по Михаилу. При чтении эссе надо помнить, что оно писалось в 1980-1983, на основе источников Института Гувера[28] в США. Источниковедческая база Солженицына была весьма ограниченной, не по его вине.[29] Это особенно касается Михаила, ибо большинство материалов о нём не было доступно и к 1995 году, когда эссе было впервые опубликовано в России, ни даже к 2007, когда оно тиражировалось «Российской газетой».

 

Начнём с двух важных источника, неизвестных Солженицыну. Это -  сборник «От престола до Голгофы: Скорбный путь Михаила Романова», вышедший в Перми в 1996 году при участии выступавшей здесь Людмилы Лыковой,[30] и фундаментальная книга супружеской пары из Великобритании Дональда и Розмэри Крофорд под названием Michael and Natasha: The Life and Love Of Michael II: The Last оf The Romanov Tsars.[31]

 

Книга была написана на изучении архивных материалов Петербурга, Москвы, Перми, Австрии и Великобритании, где Михаил пребывал в ссылке с 1912 по 1914. Вышедшая в Англии в 1997, книга Крофордов была переведена на европейские языки, но на русском издана лишь в 2008 году.[32]

 

Упрёки Солженицына Николаю и Михаилу

 

Солженицын в том эссе признавал, что «В ночь с 1 на 2 марта Петроград проиграл саму Россию - и больше чем на семьдесят пять лет». Что же тогда можно было ожидать от Михаила утром 3 марта, то есть после того, как всё было проиграно, по признанию самого Солженицына? Ведь лавина революции продолжала нарастать с каждым часом. Речь шла уже не столько о престолонаследии, сколько об угрозе гражданской войны. Россию надо было спасать не только от смуты гражданской войны, но и от наступающего внешнего врага. И Михаил сделал всё, что было в его силах, и - что позволила ему его христианская совесть. Своим манифестом Не-Отречения, Михаилу удалось сразу же остановить раскат революции и предотвратить гражданскую войну  до Октябрьского переворота.

 

Как только Манифест вышел, все партии, включая большевиков, выразили поддержку идее Учредительного Собрания, и стрельба на улицах Петрограда прекратилась.

 

Это вынужден был признать и Николай в дневнике о событиях 16 марта (3 марта ст.ст.): «(Начальник штаба) Алексеев пришёл с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрёкся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились – лишь бы так продолжалось дальше».

 

Николаю не понравилось, что выборы в УС пройдут на самой широкой основе. Но обещание «Всеобщего, пря­мого, равного и тайного голосования» было в духе времени. Михаил чутко уловил настроение образованного фрондирующего общества в пользу четырёххвостки. Будь на то его воля, он не стал бы проводить выборы до конца войны, ибо хаос даёт преимущество анархистам и радикалам. Кавалерийский военачальник знал, что лошадей на переправе не меняют. Но он также знал, что надо срочно остановить – не подавить! – мятеж в столице. Если бы Михаил не подписал эту «гадость», то лишил бы брата удовольствия написать: «В Петрограде беспорядки прекратились» и надеяться: «лишь бы так продолжалось дальше».

 

Увы, на Манифест Михаила, опубликованный в тот же день в одном газетном развороте с Манифестом Николая, леволиберальная печать, задававшая тон в стране, тотчас наклеила тот же ярлык «отречение». Ярлык был лживый: ибо, если это и было «отречение», то было оно строго условным. Михаил сразу же затормозил рвение большевиков к революции и гражданской войне и тем самым увеличил шансы России выйти из войны победоносно. А когда через пару недель США объявили войну Центральным державам, исход войны в пользу Антанты был предрешён.  

 

Однако, поддержав на словах идею выборов в УС, большевики не сняли лозунга «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую!».  А Временное Правительство, которое Михаил уполномочил управлять страной до решения УС - быть ли России самодержавной, или ограниченной монархией, или республикой -потеряло бразды правления почти сразу же.

 

Во-первых, оно не сумело (или не захотело) аннулировать Приказ №1 Петроградского Совета о контроле солдат над офицерами, изданного за два дня до встречи на Миллионной. Именно этот приказ привёл к Двоевластию в стране, окончательно разложил армию и поощрил большевиков к попыткам переворота с целью развязать гражданскую войну и подстегнуть мировую революцию. Этой цели они добились Октябрьским переворотом и разгоном УС в январе 1918. Во-вторых, вопреки духу Манифеста Михаила, Временное правительство стало устранять с постов монархически настроенных командиров, в том числе и генерал-инспектора кавалерии Михаила. Тем самым были подорваны все шансы на победу.

 

Но идея УС была настолько популярна, что Керенский не отменил её. Провозгласив Россию республикой в сентябре 1917, он полагался на антимонархические настроения фрондирующей интеллигенции, но считал эту меру временной вплоть до проведения выборов в УС.

 

Большевики тоже, даже после захвата власти в Октябре, не решились на отмену выборов в УС, ибо жили иллюзией популярности на избирательных участках. Но убедившись в январе 1918, что потерпели сокрушительное поражение, решились на разгон УС. Когда же питерцы вышли на демонстрацию протеста, большевистские боевики расстреляли их. Так, в надежде на мировую революцию, Ленин добился долгожданного повода к гражданской войне в России.

 

Солженицын неправомерно объединяет двух братьев в одну упряжку некомпетентности, нерешительности и слабости. Упрекнув сначала Николая в неспособности управлять ни страной, ни армией, Солженицын добавляет, что и Михаил проявил «ту же душевную слабость и то же стремление ОСВОБОДИТЬСЯ самому… побыть с женой между двумя служебными должностями». Этот вывод несправедлив по отношению к Михаилу. Далеко не все источники были доступны Солженицыну, и он полагался скорее на интуицию и сложившиеся трафареты, чем на факты.

 

Это особенно касается источников по Михаилу. В 2006 я несколько дней внимательно изучал дневники и переписку Михаила в Главном Архиве Российской Федерации (ГАРФ). У меня осталось самое благоприятное впечатление о нём как о личности, полководце и государственном деятеле.

 

Я говорю это при всём уважении к Солженицыну не только, как литератору, но и историку. Он сделал смелую попытку воссоздать трагедию России в эпоху революции, внешней войны и войны гражданской в его цикле «Красное Колесо». В то время советские историки были зашорены марксизмом - ленинизмом, ограничены цензурой и просто боялись.

 

Я восхищаюсь его главой о Петре Столыпине, как о государственном деятеле и герое, стремившемся – с постоянным риском для жизни -  к замирению внутри страны и с соседями. Он ввёл эту главу в «Август Четырнадцатого» задним числом. Историческое чутьё ему подсказало, что революций 1917-го не понять без анализа революции 1905-го и героической попытки Столыпина вывести страну из революционной лихорадки. Недаром большевики так ненавидели его. Солженицын же в США мог полагаться на архивы Института Гувера, недоступные тогда в СССР. Создав образ Столыпина, он показал, что у России был другой эволюционный путь развития—более продуманный, взвешенный: справедливый внутри страны и миролюбивый во внешней политике.

 

А вот отношение Солженицына к Михаилу сложилось предвзятым и внутренне противоречивым. С одной стороны он пишет: «Если надо выбрать в русской истории роковую ночь, если была такая одна, сгустившая в несколько ночных часов всю судьбу страны, сразу несколько революций, - то это была ночь с 1 на 2 марта 1917 года».

 

Но тут же противоречит себе: «Концом монархии стало отречение Михаила. Он - хуже, чем отрёкся: он загородил и всем другим возможным престолонаследникам, он передал власть аморфной олигархии. Его отречение и превратило смену монарха в революцию…» Если судьба страны была решена в ночь с 1 на 2 марта, как же можно говорить, что «Концом монархии стало отречение Михаила» 3-го марта?

 

Солженицын о «душевной слабости» Михаила

 

Дальше - хуже: «В отречении Михаила мы наблюдаем ту же душевную слабость и то же стремление ОСВОБОДИТЬСЯ самому. Даже внешне похожи действия братьев: почти в тех же часах, как сорвался Николай в путешествие к супруге, - пустился и Михаил в Петроград … И так же, как Николай во Пскове, Михаил на петроградской квартире лишился свободы движения. И так же в западне был вынужден к отречению - да отчасти, чтоб и скорей повидать любимую умницу жену».

 

Эти нападки - не историография. Солженицын упрекает Михаила в мелочном эгоизме и отсутствии патриотизма в роковой час не только для династии, но и для России. Думаю, для историка это неприемлемо. Моё восхищение писателем заставляет  принципиально не согласиться с ним по этому вопросу.

 

Несомненно, что львиную долю ответственности за кризисную ситуацию в стране несёт Николай. Из этой кризисной ситуации мог вывести только смелый политический маневр. Отречение Николая было такой попыткой, но оно фатально запоздало. Всё-таки, в отличие от монархистов в Сологубовке, я считаю, Николай заслуживает похвалы за то, что,  повинуясь христианской совести, подавив в себе тщеславие и обиду, пошёл на уничижительное отречение. Увы, его отречение, сначала в пользу больного сына Алексея, потом в пользу брата Михаила запоздало, по крайней мере, на пару дней, и не смогло остановить революции, угрожавшей перерасти в гражданскую войну.

 

Задача остановить раскат революции выпала на долю Михаила. И он справился с ней. Но ему пришлось передать судьбу монархии на «волю великого народа нашего», которому он доверил определить форму управления страной через своих представителей, выбранных всенародным, прямым, равным и тайным голосованием.

 

Владимир Хрусталёв

 

Как бы в ответ Солженицыну, Владимир Хрусталёв, кандидат исторических наук и главный специалист Государственного Архива РФ (ГАРФ) в книге «Великий князь Михаил Александрович», ^[33] вышедшей в 2008 г., отзывается о Михаиле гораздо более лестно.

 

«Волей обстоятельств и случая Михаил II оказался формально последним императором на Российском Престоле, если считать временем его царствования неполные сутки со 2 на 3 марта 1917 г.», пишет Хрусталёв. «Даже после «отречения» от «восприятия верховной власти» он сохранял реальные шансы на таковую» (с. 5).

 

Насчёт личности Михаила, Хрусталёв приводит несколько отзывов в другой книге, которой он был составителем и редактором, «Дневник и переписка Великого Князя Михаила Александровича. 1915-1918», вышедшей в 2012.[34] Вот мнение полковника А.А. Мордвинова, который был адъютантом Михаила с 1904 по 1912 и мог лучше, чем кто-либо, наблюдать за поведением своего начальника. 

 

«Высокий, стройный, сильный, с правильными чертами лица, с удивительно красивыми, лучистыми, немного задумчивыми, большими глазами, он сразу останавливал на себе внимание, а его застенчивая, добрая улыбка, простота обращения и чувствуемая во всем его существе юношеская искренность и прямота невольно привлекали к нему всех тех, кому приходилось с ним соприкасаться. Он был один из немногих людей нашего времени, кому удавалось сохранить до зрелых лет, в полной неприкосновенности, всю целомудренную чистоту своего тела, как и помыслов…» (с. 19).

 

«В жизни он следовал бессознательно, из-за какой-то внутренней потребности, завету– Будьте как дети! – и вероятно, несмотря на все позднейшие, выпавшие на его долю испытания, он в основных чертах своего характера остался бы таким же, дожив до седых волос». 

 

 «Он действительно не любил (главным образом из деликатности) настаивать на своём мнении, которое у него всегда всё же было, и из-за этого чувства такта стеснялся и противоречить. Но в тех поступках, которые он считал - правильно или нет – исполнением своего нравственного долга, он проявлял обычно настойчивость, меня поражавшую» (с. 21).

 

Другой сослуживец великого князя, генерал-лейтенант А.А. Мосолов, пишет, что Михаил «отличался исключительной добротой и доверчивостью…Смелый, физически сильный, великий князь выказал себя способным начальником». Согласно Мосолову, граф Сергей Юльевич Витте (1843-1915),[35] видный государственный деятель, преподававший царственным братьям, «всюду хвалил способности Михаила Александровича, которому он давал уроки политической экономии. Он подчёркивал его правдивость и откровенность…», а его брата похвалил только за воспитанность, ибо  «умственными способностями Николай II не блистал» (с. 19).

 

Напряжение физических и нравственных сил в условиях войны, когда ежечасно стоит вопрос о жизни и смерти, заставляет человека по-новому взглянуть на мир. Вот что особенно привлекло моё внимание, когда в феврале 2007 года я работал несколько дней в библиотеке ГАРФа. Из архива я заказал папку с перепиской Михаила  с женой Натальей. В длинном письме с фронта, датированном 22-23 января 1915 г из деревни Ломна, Михаил пишет: «Я благодарен судьбе, что благодаря тому, что попал в не (совсем) нормальные условия жизни, я прозрел и вижу настоящую жизнь и настоящее  отношение к нам людей…Война и весь этот огромный ужас, который она за собой влечёт, поневоле наводит каждого здравомыслящего человека на самые грустные мысли…»

 

Михаил доверительно поясняет: «я чувствую большое озлобление к людям вообще, а главным образом к тем, которые стоят наверху, во главе, и допускают весь этот ужас» (с.171).

 

Читая об озлоблении Михаила к верхам, к которым он сам принадлежал, как тут не вспомнить о письмах капитана Солженицына своему фронтовому другу Николаю Виткевичу, в которых он, согласно Википедии, нелицеприятно высказывался о руководстве  «Пахана», «сравнивал сталинские порядки с крепостным правом и говорил о создании после войны «организации» для восстановления так называемых «ленинских» норм». Как известно, за такое инакомыслие, хотя и в рамках официальной идеологии «ленинизма», Солженицын был арестован на передовой, чтобы начать восхождение по всем ступеням сталинского ада в тылу.

 

Михаил же продолжал излагать Наташе своё прозрение: «Если бы вопрос войны решался исключительно народом, в таком случае я бы не так горячо восставал против этого большого бедствия, но ведь дело то в  том, что вопрос быть войне или не быть всегда решает  правительство и в общем никто и никогда не спрашивает мнение у страны, у своего народа, как они желали бы поступить?»

 

Поскольку ход войны вскоре обратился не в пользу России, Наташе тоже пришлось сделать свой вклад в тылу и превратить их дворец в Петрограде в санитарный лазарет. А Михаил продолжает: «Мне бывает даже совестно перед людьми, т.е. перед солдатами и офицерами; в особенности, я это чувствую при посещении лазаретов, когда видишь столько страданий, - и могут подумать, что ты сам виновник в войне, стоишь так высоко и не мог предупредить и оградить свою страну от такого бедствия».

 

Да, по сравнению с Солженицыным, Михаил стоял «высоко», но не настолько, чтобы хоть как-то повлиять на вопрос о войне и мире. Но когда война началась, он не стал отсиживаться заграницей, куда был сослан волей самодержца из-за его морганатического брака с Натальей, не стал выискивать какую-либо дипломатическую должность по поставке России продовольствия или оружия из-за границы, но просил брата простить его прегрешение и позволить ему служить отечеству на передовой. Что царь и сделал, поручив Михаилу весьма неординарную миссию командовать «Дикой дивизией», которая только начинала формироваться.

 

И Михаил показал себя храбрым воином и умелым военачальником, дослужившись до командования кавалерийским корпусом и должности генерал-инспектора кавалерии. При этом Николай отнюдь не давал поблажек брату. Но что особенно сближает русского генерала кавалерии Первой Мировой войны с капитаном артиллерии Второй мировой, это стремление выполнить свой воинский долг перед родиной, но при этом сохранить свою совесть, здравый смысл и заботу командира о сбережении народа.

 

Роберт Мэсси

 

Хрусталёв цитирует также книгу Роберта Мэсси «Николай и Александра»,[36] по которой я некогда учился английскому языку: «Отречение Николая и Алексея сделало царём великого князя Михаила. В народе существовало старинное поверье: когда на трон взойдёт Михаил, Россия достигнет своей многовековой цели – присоединит Константинополь…Если бы Михаил взошёл на трон, а союзные армии выиграли войну, создались бы необходимые предпосылки для того, чтобы народное поверье стало действительностью».

 

Новинка Натальи Чернышовой-Мельник

 

А вот и новинка. Знающая и упорная радетельница памяти Михаила, участница форумов в Перми и Петербурге, Наталья Чернышова-Мельник только что опубликовала уже вторую книгу, посвящённую Михаилу. Книга так и называется «Последний Император: Жизнь и любовь Михаила Романова». Я не успел книгу прочесть, но её название и описание от издателя говорят сами за себя: «де-юре последний русский император», отрекшийся от престола «с верой в Учредительное собрание и русский народ. И в этом была огромная нравственная сила миротворца и первого гражданина свободной России, призвавшего соотечественников выполнить свой общественный долг участием в демократических выборах. И не его вина, что — не сбылось…».[37]

 

Репортёр в Дикой дивизии

 

Создавая образ Михаила в «Размышлениях», Солженицын даже не упоминает о его выдающейся и даже уникальной роли в качестве отважного командира легендарной «Дикой дивизии». За умелое командование Михаил был возведён в командиры кавалерийского корпуса и в январе 1917 назначен генерал-инспектором кавалерии. И - что особенно важно для многоэтничной России – Михаил показал себя виртуозом в общении с мусульманами, другими иноверцами и людьми самых различных культур. Солженицын просто не знал ни о книгах Хрусталёва, ни о книге Олега Опрышко «Кавказская конная дивизия», которая вышла в 2007 году.[38]

 

Вот что писал о Михаиле газетный репортёр, посетивший Дикую Дивизию в 1915 г на линии фронта:

 

«Такая открытая лучистость взгляда – свойство высоких, кристально-чистых натур. Изучая его взгляд, начинаешь понимать обаяние, внушаемое В.Кн. Михаилом всем тем, кто хоть однажды видел его близко. В чём же секрет такого властного очарования? Душа благородная, прекрасная, угадывается во всём, в каждой фразе, в каждом взгляде, жесте. Этот человек – сама олицетворённая искренность, так гармонично переплетающаяся с царственной простотой. (Он) не только любимый всеми начальник, покрывший славою себя самого и дивизию, но и отважный, не знающий страха солдат» (с. 23)[39]

 

Не только воинская доблесть и дружелюбие отличали командира: «В.Кн. трогателен скромной и простой любовью – он весь в этой чарующей простоте – любить Россию и всё русское. ..И в религиозности В. Кн. что-то напоминающее древнюю васнецовскую Москву, которая, к слову сказать, всегда так по сердцу Его Величеству. (Он) не пропускает ни одной обедни, и храм так гармонирует со всем его обликом. Прихожане – толпа наших серых героев. Впереди – высокий, стройный и гибкий стоит В. Кн., ушедший целиком в молитву» (с. 23-24).

 

«Джигит Михайло», как его любовно называли горцы, среди своих боевых товарищей

 

Дивизия состояла из шести полков народов Северного Кавказа: кабардинцев, черкесов, ингушей, чеченцев, дагестанцев и татар. Все служили добровольно, ибо не подлежали воинской повинности. «Горцы, высоко ценящие личную отвагу, с каким-то чисто мусульманским фанатизмом боготворят своего вождя. Между собою любовно называют В. Кн. «наш Михайло» и пишут восторженные письма в свои далёкие горные аулы».

 

Казачий офицер Дикой Дивизии Сергей Курнаков[40] вспоминает о знакомстве с Михаилом: «Мне никогда раньше не приходилось встречаться с великими князьями. Этот был одно обаяние. Чистые голубые глаза излучали доверие. Осанка прямая и стройная, но не высокомерная. И тело римского гладиатора». Курнаков заключает: «Как было бы хорошо отдать жизнь за такого человека. Не зря кавказцы обожают его».

 

Памятник бойцам ингушского полка Дикой Дивизии в Назрани

 

Американский репортёр Стэнли Уошберн (Stanley Washburn[41]) увидел брата царя в 1915 г  на фронте в форме без броских знаков отличия, но со Святым Георгием на груди. И записал: «Более простого и демократического человека трудно себе представить». «(Живя) так же просто в грязной деревне на переднем крае русского фронта» (как окопные воины), Михаил «излучал тот самый непреклонный оптимизм, которым русская армия отличалась везде».

 

О полководческих талантах Михаила высоко отзывались генералы Алексей Брусилов,[42] Пётр Краснов[43] и командир Кавалерийского корпуса, в который входила Дикая Дивизия, генерал Гусейн хан Нахичеванский,[44] тоже расстрелянный большевиками в 1919.

 

Посол Франции Морис Палеолог[45] записал в своём дневнике впечатление одного из участников встречи на Миллионной: «В продолжение всех этих долгих и тяжёлых споров великий князь ни на мгновение не терял своего спокойствия и своего достоинства…В этот исторический момент он был трогателен по патриотизму, благородству и самоотвержению».

 

Принимая Манифест из рук Михаила, Керенский воскликнул: «Вы великодушно доверили нам сосуд Вашей власти. Я клянусь Вам, что мы передадим его Учредительному Собранию, не пролив из него ни одной капли».

 

Не вина Михаила, что ни Керенский, ни Временное правительство не сдержали клятву, отдав «сосуд власти» на поругание большевикам.

 

«Вы можете указать хоть одну сильную группу работников или умов государственного направления, на которую можно опереться», вопрошал Михаил своего адвоката Н.Н. Иванова ещё до отречения Николая. И сам отвечал: «Я не вижу. Одни штыки кругом. Штыки и клинки».

 

Не вина Михаила, что не было в стране ни одной общественной силы, искавшей мирного, ненасильственного преодоления смуты. Иванов вспоминает разговор с ним после отречения, когда, вероятно, поползли упрёки, дескать, смалодушничал, не оправдал царского доверия, не решился пролить малую кровь подавления мятежа, чтобы предотвратить большую кровь революции. «Ну, пожмёте ли Вы мне руку?», спрашивал Михаил. И отвечал: «Я поступил правильно. Я счастлив, что я частное лицо.  Я и отказался, чтоб не было никаких поводов проливать кровь».

 

Так не будем же упрекать Михаила за «безволие», «политическую слепоту» и «наивность». Не будем и высмеивать его Манифест, как надиктованный «жидо-масонами» и агентами не то Германии, не то Англии. Михаил внимательно прочёл составленный юристами текст, сделал поправки и добавил самое существенное: что он обращается к русскому народу, «призывая благословение Божие». Он поступил в гармонии с его христианской совестью. Не ставил Манифест на голосование. Подписал САМОДЕРЖАВНО своим именем. Это была героическая попытка вывести Россию из состояния СМУТЫ, не поступившись ни здравым смыслом, ни христианской совестью, ни прерогативой монарха.

 

 

Михаил шёл по стопам своего небесного покровителя Святого благоверного князя Михаил Тверского.[46] Тот пожертвовал собой,  сдавшись на милость Хана Золотой Орды во избежание междоусобной войны с князем Московским Юрием Даниловичем.[47] К часовне Михаила Тверского пермяки ежегодно, начиная с 12 июня 2007, совершают крестный ход в память о бессудном убиении Михаила Александровича и его секретаря Джонсона сто лет назад.

 

Освящение Памятного креста после Крестного хода памяти Михаила Александровича в Перми

 

По мирским понятиям, попытка Михаила Александровича не удалась. Не удалось ни предотвратить поражения России в Мировой войне, ни удержать её от войны гражданской. Но увенчалась его восхождением на Голгофу Пермского креста. Вместе с ним на Голгофу взошла и вся совестливая Россия.

 

Крофорд о Михаиле

 

Выступая на конференции в Перми 12-13 июня 2008 г., почивший в 2017 г. Дональд Крофорд сказал: «Мы никогда не сможем до конца осознать, что было потеряно вместе с его трагически оборванной жизнью. Но то, что мы знаем о нём, заслуживает вечной памяти и высокой чести. Все народы нуждаются в цельной исторической памяти. Если есть человек, который мог бы послужить мостом через пропасть, отделяющую царскую Россию от России новой, это, несомненно, Михаил, наиболее цельная и непротиворечивая личность из последних Романовых, единственный, кто до сих пор заслуживает всеобщего внимания и уважения».[48]

 

Обложка последней книги Дональда Крофорда «Последний царь»,

переведённой на русский коллективом учеников старших классов Пермских школ

 

Житие Михаила Александровича?

 

Англичанину Крофорду вторит русский автор. «Мы помним, что в своё время живший в пермской ссылке Михаил Александрович беспокоил большевистских вождей, несомненно, больше, чем Николай. Это был реальный император, с реальным авторитетом в войсках. Потому Михаил II должен был быть уничтожен как можно скорее». Так пишет в книге «Икона Великого Князя»[49] игумен Митрофан Баданин, ныне возведённый в Епископа Умбского и Североморского.[50]

 

Книга игумена Митрофана Баданина «Икона Великого Князя»

 

Он повествует об иконе Казанской Божьей Матери, подаренной Михаилу в память о чудесном спасении семьи императора Александра III при крушении императорского поезда на станции Борки в 1888 г.[51] На форуме памяти Михаила в его бывшем дворце на Английской набережной в Петербурге в мае 2010, игумен рассказал, как его дед спас эту икону от разграбления дворца во время революции. С риском для жизни дед сохранил её через самые суровые годы советских гонений.  А в 2012-ом на форуме в Мурманске игумен Митрофан одарил участников книгой, которую читаешь как житие святого. Михаил был канонизирован Русской Православной Церковью За рубежом (РПЦЗ) ещё в 1981 году.

 

Игумен Митрофан Баданин и протоиерей Геннадий Беловолов у Храма-на-Крови в Санкт-Петербурге

в день рождения Николая 19 мая 2010 вспомнили и об его младшем брате

 

«Думается, что если бы Михаил Александрович имел время и возможность оставить нам свои прощальные наставления», пишет Игумен на с. 150, «то он повторил бы слова своего венценосного брата-страстотерпца Николая Александровича, записанные Великой Княгиней Ольгой: Отец просил передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет ещё сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь…»

 

19 мая 2010 игумен Митрофан ведёт литию перед зданием на Миллионной 12, где Михаил подписал Манифест

 

В недавнем интервью Епископ Митрофан подтвердил, что хотел «показать духовный облик Михаила Александровича как одного из лучших представителей той, увы, исчезнувшей России». И выразил готовность добиваться канонизации Михаила и для этого «изучать документы».  Увы, «До последнего времени мы имели такую возможность, но сейчас, как известно, архивы закрыты на сто лет». Поэтому «возобновить работу по прославлению мучеников в полной мере сейчас трудно».[52]

 

Солженицын, «Двести лет вместе»

 

Жаль, что к столетию революции научно-популярный журнал «Родина» распространил «Размышления» Солженицына в специальном выпуске без каких-либо оговорок к статье,  как будто после 1983 года, когда эссе писалось в США, ни архивы, ни историки не внесли ничего нового в понимание революции.[53]

 

Однако Солженицын счёл нужным самому обратиться к важнейшему фактору революционных событий, который он совершенно упустил в «Размышлениях» 1983 года: роль евреев в революционных событиях 1917 года.  В 2002 в издательстве Дома Солженицына «Русский путь» вышел двухтомник «Двести лет вместе»,[54] посвящённый русско-еврейским отношениям, после того как еврейское население массово вошло в состав Российской Империи при Екатерине II. Этот труд можно считать итоговым и самым глубоким проникновением писателя в трагическую историю России.

 

Здесь неуместно говорить обо всех аспектах книги. Но в ней заметно более глубокое изображение писателем Февральской и Октябрьской революций, чем в «Размышлениях». Что касается 1917-го года, внимание Солженицына сосредоточено на роли евреев в руководстве большевиков.

 

Я был рад, что Солженицын обратился к теме – какой бы острой и противоречивой она ни была – ибо без её понимания ничего не понять ни в том, что произошло в России 100 лет назад, ни в том, что происходит сейчас в мире. К этой теме я уже обращался в книге «Russia Beyond Communism: A Chronicle of National Rebirth», вышедшей накануне распада СССР.[55] Послал экземпляр книги и Солженицыну на его адрес в США. Сомневаюсь, что он читал её по-английски, но мог бы заметить, что участию евреев в революционных событиях уделяется в ней довольно много внимания. Увы, русский перевод Новая Россия: от коммунизма к национальному возрождению  появился уже после смерти писателя.[56]

 

Я был убеждён тогда, как и сейчас, что эмансипация советских людей от тоталитарной идеологии не может быть успешной без уяснения роли евреев в революции 1917 года. Поэтому посвятил этой теме Главу 4, Россия и Революция, Главу 5, Русофобия и юдофобия и Заключение.

 

Глава 4 начинается с обсуждения дебатов в «Литературной газете» в 1989 г. между Вадимом Кожиновым и Бенедиктом Сарновым на тему «Кто виноват: евреи или русские?» Увы, гласность для обоих советских спорщиков, как бы сильно они ни расходились, теряла голос, как только они приближались к «священной корове» коммунизма, к Ленину. Не говоря уж о Карле Марксе, который тогда стоял во главе «святой троицы» непререкаемых авторитетов.

 

В числе моих источников был и сборник «Россия и евреи», который Солженицын в книге «Двести лет вместе» обильно цитирует по тому же изданию YMCA Press 1978 г., которым пользовался и я. Этот сборник был недоступен в СССР и до сих пор малоизвестен.[57]

 

Включил я в эту тему и несколько иностранных авторов, которые не попали в книгу Солженицына. Среди них британский раввин Хаим Бермант (Chaim Bermant),[58] который в книге о евреях The Jews [59] отвергает популярный тезис, что евреи якобы бунтуют исключительно потому, что их угнетают.

 

Американец Джон Мюррей Куддихи (John Murray Cuddihy)[60] объяснял склонность восточно-европейских евреев к радикализму из-за чувства неполноценности в сравнении с успешными ассимилированными евреями Западной Европы и США. Их интерес к классовой борьбе и всемирной революции был продиктован желанием как можно скорее стать западнее, чем безвольный, погрязший в удобствах жизни Запад. 

 

Включил я и одного американского коммуниста, правда, уже разочаровавшегося. Дэвид Горовиц[61] объяснил в книге “ Destructive Generation: Second Thoughts About the Sixties” (Поколение разрушителей: размышления в ретроспективе)[62] своё участие в движении «Новых Левых»[63] во время Вьетнамской войны тем, что его родители, члены коммунистической партии США и даже сталинисты,  добровольно обрекли себя на гетто самоизоляции и жили как монахи в идеологическом коконе в надежде на коммунистическую революцию в США. Сейчас Горовиц завзятый консерватор и сионист.[64]

 

В «Новой России» остановился я и на «Идеоцидной идеологии Маркса», повлекшей за собой «Марксофилию и русофобию»  большинства американских советологов, не говоря уж о студентах «поколения разрушителей». Эти темы ускользнули от борцов против «Сталинизма», «Хрущёвского волюнтаризма», «Брежневского застоя» и «издержек Ленинизма». «Запад, где идея свободного рынка возникла и расцвела», писал я в конце 1990 г., «сделал гораздо больше для обеспечения свободы движения товаров, чем для свободного движения идей. И самой главной причиной было нежелание сдержать распространение (в мире) вируса именно той ЗАПАДНОЙ (Марксистской) идеи,  которая захватила интеллектуальную монополию над умами чуть ли не трети человечества» (с. 331).

 

Солженицын обильно цитирует участников сборника «Россия и евреи», на который я уже сослался. Ведущий автор сборника И.М. Бикерман признаёт, что «Слишком бросающееся в глаза участие евреев в большевицком бесновании приковывает к нам взор русского человека и взоры всего мира».[65]

 

Цитирует и Д.С. Пасманика:  «Можно с полным правом утверждать, как это делают многие русские патриоты, часто даже из среды очень передовых людей, что Россия теперь агонизирует под властью еврейской диктатуры и еврейского террора».

 

Солженицын отнюдь не склонен приписывать евреям непомерную вину или заслугу: «Нет, не евреи были главной движущей силой Октябрьского переворота. Более того, он вовсе не был нужен российскому еврейству, получившему свободу в полноте – в период именно Февраля. Но, когда переворот уже совершился, активное молодое секуляризированное еврейство легко и быстро совершило перепрыг с коня на коня – и с не меньшей уверенностью погнало теперь и в большевицкой скачке» (том 2, с. 100).

 

Солженицын о Декларации Бальфура

 

Вспоминает Солженицын и о параллельном событии, которому в ноябре 2017 тоже исполнилось 100 лет и которое повлияло на тогдашние настроения русского еврейства и до сих пор не утратило своей злободневности.

 

«…ведь с Октябрьским переворотом точно совпала по времени и декларация Бальфура—первый реальный шаг на пути создания самостоятельной еврейской государственности. И что же? — Часть еврейского поколения идёт путём Герцля и Жаботинского. Другая часть …не выдержала искушения и пополняет банду Ленина-Троцкого-Сталина. (То самое, чего боялся Черчилль.) Путь Герцля казался тогда далёким и почти нереальным. Путь Троцкого и Багрицкого позволял евреям выпрямиться сейчас, сразу же стать не просто равной нацией в России—но привилегированной».[66] 

 

Мой старый американский приятель Аллан Браунфельд, иудей по религии, но убеждённый  антисионист, написал к столетию Декларации Бальфура хорошо документированную аналитическую статью, которую я не преминул перевести на русский.[67] Согласно Браунфельду, большинство евреев Великобритании, и даже единственный еврей в министерстве Бальфура, не поддержали Декларацию. По сути, это был колонизаторский проект, предложенный Ротшильду в надежде на поддержку сионистских активистов ради экспансии Империи. Даже сейчас, пишет Браунфельд, несмотря на огромное влияние Израильского Лобби в США, большинство американских евреев относятся к Израилю скептически. Ведь Израиль признаёт только Ортодоксальный иудаизм, а в США большинство евреев входят в его Реформаторскую или Консервативную ветви.

 

Чарльз Баусман о табу в США на еврейскую тему

 

Но разве американские евреи имеют какое-либо отношение к столетию Февральской и Октябрьской революций? Оказывается, имеют. По крайней мере, так пишет американский основатель про-российского сайта «Рашша Инсайдер» (Russia Insider) Чарльз Баусман (Charles Bausman). В сенсационной статье Баусман призывает журналистов отказаться от ТАБУ на еврейскую тему, не употреблять таких эвфемизмов, как «русофобские СМИ», «заправилы Уолл Стрита» и «возглавители неоконов», а попросту называть евреев евреями. Эти эвфемизмы скрывают тот факт, что антироссийская и антипутинская кампания США возглавляется, главным образом, евреями.

 

Статья показалась мне настолько смелой и своевременной, что я тут же перевёл её на русский. Уже на Крещение она была на сайте Perevodika.ru,^[68] а потом на RAGA на обоих языках.[69]

 

Согласно Баусману, именно это ТАБУ в СМИ царской России накануне революции привело сначала к смуте в умах, а потом и в стране. Табу подкреплялось клеймом «антисемита» на всех журналистов, кто осмеливался указывать на евреев во главе большевиков, террористов и левых экстремистов. Это ТАБУ стало всесильным в советское время, несмотря на то, что, начиная с Суэцкого кризиса в 1956, порицание сионистов стало стандартным в советской пропаганде. Баусман призывает американцев не следовать горькому опыту России и называть вещи своими именами, а евреев евреями. Иначе не поймёшь ни геополитику, ни историю России, предупреждает Баусман в подзаголовке к статье.

 

Это предупреждение особенно актуально сейчас, пишет Баусман, ибо Мега СМИ США, во главе с евреями, ведут систематическую кампанию против России и президента Путина так жёстко и всеохватно, что мир сейчас гораздо ближе к ядерному всесожжению, чем он был когда-либо во время Холодной Войны. Речь идёт не только о России и США, но и о выживании человечества.  Баусман порицает далеко не всех евреев, а только клику, захватившую информационную, финансовую и университетскую верхушку США.

 

Баусман не первый американец, выступивший с критикой влияния евреев на политику США. В 2008 году книга двух американских профессоров Джона Мирсхаймера (John Mearsheimer)  и Стефана Уолта (Stephen Walt) The Israel Lobby and U.S. Foreign Policy (Израильское Лобби и внешняя политика США) подверглась такому освистанию произраильскими журналистами в США, что её первая публикация в форме статьи была сделана в Англии. [70] К сожалению, она до сих пор не переведена на русский.[71]

 

Ещё раньше в 1997  Альберт Линдеманн (Albert S. Lindemann),[72] профессор университета в Санта Барбаре, опубликовал книгу, “Esau’s Tears: Modern Anti-Semitism and the Rise of the Jews”, главный тезис которой, что антисемитизм не существует сам по себе, а иногда является ответной реакцией на поведение определённых групп еврейского населения.[73] Она тоже подверглась остракизму в США и не была переведена на русский.

 

Существует довольно много альтернативных сайтов, пытающихся противостоять агрессивной однополярной, анти-российской и про-израильской политике США. Вот несколько из них: Ветераны Сегодня (Veterans Today), основан бывшими военными и ветеранами разведки, недовольными произраильской и антироссийской ориентацией политики США; Fitzgerald Griffin Foundation (FGF), консервативная католическая организация, посвящённая укреплению базовых христианских ценностей Западной цивилизации; Институт пересмотра истории (Institute for Historical Review), и Центр для изучения Глобализации (Center for Reseach on Globalization), оперирующий в Канаде на нескольких языках. Мне довелось сотрудничать с первыми двумя.

 

С резкой критикой не только сионизма и еврейских банкиров, но и еврейского влияния вообще, выступают зачастую сами евреи. Одну из самых острых книг против искажения судьбы евреев во Второй Мировой войне написал политолог Норман Финкельштейн. Название книги, переведённой на русский, говорит само за себя «Индустрия Холокоста: размышления на тему эксплуатации еврейских страданий».[74]  

 

По мнению Финкельштейна тема Холокоста используется некоторыми еврейскими организациями для выколачивания денег и других материальных выгод, а также для оправдания расистской идеологии сионистского Израиля. Автор был обвинён в антисемитизме,  и в 2007 году не получил должности постоянного профессора.

 

Натаниэль Каппнер, наиболее яркий критик засилья евреев в США, вырос в Нью-Йорке в набожной иудейской семье, но перешёл в православие в зрелом возрасте. Теперь он - странствующий христианский миссионер-просветитель. Еженедельно рассылает видео-ролики под грифом RealJewNews (Настоящие Еврейские Новости),[75] в которых критикует разные аспекты внутренней и внешней политики США, подпавшие под влияние еврейских банкиров и пропагандистов. Другой сайт, The Unz Review,[76] основанный евреем, предоставляет свои станицы самым разным критикам еврейского засилья в США. В их числе бывший советский еврей, полиглот и талантливый писатель Израэль Шамир.[77]  Эмигрировав в Израиль, Шамир разочаровался как в Израиле, так и в его американских покровителях.[78]

 

Солженицын: вновь к Михаилу

 

Между тем, Солженицын не стоял на месте. Не только его понимание революции в книге «Двести лет вместе»[79] стало глубже, чем в его «Размышлениях», но и убийство Михаила в Перми он увидел в новом свете: «Вообще, во всю революцию, на все события постоянно бросал отсвет и национальный вопрос. Так и все участия-соучастия, от убийства Столыпина, разумеется, затрагивали русские чувства. Но вот убийство царского брата в. Кн. Михаила Александровича, - кто убийцы? - Андрей Марков, Гавриил Мясников, Николай Жужгов, Иван Колпащиков – вероятно, все русские.  О, как должен думать каждый человек, освещает ли он свою нацию лучиком добра или зашлёпывает чернью зла». (II, с. 92)

 

А. В. Марков, И. Ф. Колпащиков, Г. И. Мясников, В. А. Иванченко, Н. В. Жужгов (Солженицын упустил Иванченко)

 

Последняя фраза брошена в лицо его современникам и потомкам, всем тем, кто считает себя русскими. Давайте спросим себя: Не обращаем ли мы все, включая монархических и православных активистов, непропорционально большее внимание на расправу в Екатеринбурге, чем на злодеяние в Перми, именно потому, что в первом случае вину можно свалить на «инородцев»: латышей, венгров и, конечно же, евреев? И не только свалить вину, но и подчеркнуть сакральный характер злодеяния?

 

Игумен (сейчас епископ) Митрофан вспоминает о спасении молельной иконы Михаила

его дедом на форуме в Дворце Михаила на Английской набережной 54, Петербург, 19 мая 2010 г.

 

Такой подход к ключевым событиям русской истории порочен уже потому, что ставит телегу перед лошадью. То есть, прежде чем разобраться, ЧТО ПРОИЗОШЛО, мы задаёмся побочными вопросами о виновности и заслугах, жертвах и палачах, заводящих нас в дебри эмоциональности и предъявлению взаимных обид.

 

А ЧТО ПРОИЗОШЛО – тут тоже мнения разные, как по смыслу, так и по масштабности. Многие согласятся, что две революции в России в 1917 г., особенно в Октябре, «Великое» событие, неважно,  нравится ли оно нам или нет. Ведь есть же уже устоявшийся штамп Великая Французская Революция, и, повторяя его, мы не высказываем ей своё одобрение.

 

Патриарх Кирилл и Александр Ципко: Октябрь Грандиозный или Великий?

 

Патриарх Кирилл недавно назвал Октябрь даже «Грандиозным», чем навлёк на себя нарекание вдумчивого аналитика Александра Ципко.[80] Непристойно для Патриарха называть красивым словом событие, повлекшее такое масштабное преследование христиан, каких не бывало со времен Нерона, считает Ципко. Всё-таки хочется думать, что «Грандиозное» для Патриарха не означает похвальное. Скорее, Патриарх имел в виду такое «Гигантоманическое» событие, что с жизнями миллионов православных просто не считались, как, впрочем, и с людьми других конфессий, включая евреев.

 

Я бы даже назвал Октябрьскую революцию (или переворот) не просто Великим, а Величайшим событием со времён Аменхотепа IV, фараона Древнего Египта. Фараон объявил себя Эхнатоном, сыном Солнца, подчинил себе жреческое сословие и перенёс столицу. Он правил только 17 лет, с 1353 до 1336 года до н. э. Его религиозные реформы произвели самые радикальные перемены в политике и религии Древнего Египта, но не пережили его. Его правление называют «амарнским периодом».[81]

 

Октябрьская революция была не менее радикальна, чем религиозные реформы Эхнатона. Ибо система общественных  ценностей в СССР, как и в Древнем Египте, «была перевернута, как гончарный круг», по выражению древних папирусов. Разве мы не хотели, по Маяковскому, «всю, до последней пуговицы в одежде, жизнь переделать снова»? Всё, что раньше было «хорошо», в наше время стало «плохо». Священной стала не старомодная «любовь», а классовая «ненависть». Нашей «троицей» стали Маркс, Энгельс и Ленин. Наш эксперимент с построением новой модели развития человечества провалился. Зато «наши классики»» побили фараона как по продолжительности борьбы за утопию внутри страны, так и по эффекту за её пределами.

 

 

Главным отличием Октябрьской революции от революции Сына Бога Солнца было то, что она замышлялась не как внутрироссийское дело, а как начало мировой революции. Коминтерн сразу же занялся её экспортом за границу, где она имела уже поддержку. Не потому ли она и застряла в истории гораздо дольше, чем это было необходимо, если бы это был просто национальный проект.

 

Намерения большевиков, как и раздвоенность русского народа, точно выразил Александр Блок:

 

Мы на горе всем буржуям

 

Мировой пожар раздуем,

 

Мировой пожар в крови —

 

         Господи благослови!

 

Эти настроения и определили гигантоманию насильственной русско-еврейской экскурсии в утопию XX века. Василий Гроссман, ветеран Второй Мировой и автор запрещённой в СССР книги «Жизнь и судьба», резонно задал вопрос: А чем классовая борьба лучше, чем расовая?[82]

 

Ну, наверно, «лучше», ибо продолжалась 73 года, и её апологеты отнюдь не развенчаны и даже продолжают писать. То есть Октябрь побил рекорды и Великой Французской революции, и Английской буржуазной, и фараона Эхнатона, не говоря уж о Гитлере.

 

Владимир Булдаков

 

Среди новых историков книга Владимира Булдакова «Красная смута» заслуживает похвалы именно темой, обозначенной в подзаголовке: «Природа и последствия революционного насилия».[83]

 

По отзыву читателя, книга Булдакова - это «Монблан фактов» о взаимном озверении гражданской войны», который, однако, «не отменяет того простого следствия, что по ее итогам Россия оказалась в руках «Иных». И речь не о «крови» и пресловутом еврейском проценте в ЦК и ЧК и дикой жестокости инородцев… шла война всех против всех. Но в результате Россия оказалась плацдармом для спешно образованного Коминтерна, а народ России – заложником безумного проекта мировой революции».

 

В беседе с Галиной Сапожниковой,[84] Булдаков отметил, что «с самых своих истоков Россия испытывала нужду во внешнем управлении - так, если верить легенде, с помощью Рюрика ей удалось выбраться из доморощенной смуты. Потребность в руководящей высшей независимой силе существует всегда и везде. Но в России поиск себя концентрировался не столько вокруг веры, сколько вокруг представлений об идеальной власти».

 

«То есть мы романтики?», спросила Сапожникова. Булдаков ответил: «В нас много избыточных эмоций. Мы все время стремимся к идеалу».  Так он перефразировал сентенцию, что русская душа слишком широка, надо бы сузить. Но Булдаков утешает сторонников широкой души: «Системные кризисы - вовсе не следствие и свидетельство врожденной российской дури. Скорее наоборот. Цивилизации строились людьми дисциплинированными и даже ограниченными, способными не задаваться вечными вопросами. На этом фоне россиянин выглядит «избыточно талантливым», предпочитающим некий запредельный идеал земной упорядоченности».

 

На вопрос о «гене бунтарства» в русском характере, Булдаков ответил:  «Вопрос непростой. Одно дело - индивидуальное бунтарство. Другое - бунтарство коллективное, особенно в России. Мы жили в очень разреженном социально-информационном пространстве. Нам практически невозможно было вести устойчивый диалог и друг с другом, и с властью, что превращалось в вынужденное социальное молчание. Недовольство аккумулируется, люди терпят, потом взрываются».

 

Вот такие особенности русского национального характера – а не только и не столько предполагаемые козни евреев - и привели к огромному перевесу еврейского этноса в управлении аппаратом нового коммунистического государства.

 

Владимир Большаков и Пётр Астафьев

 

Наряду с Солженицыным, темой русско-еврейских отношений давно и плодотворно занимается бывший советский журналист Владимир Большаков. Уже после смерти Солженицына, он опубликовал  трилогию «Сионизм и коммунизм. Корни родства и причины вражды»[85], в которой дал своё видение проблемы. Названия каждой книги  трилогии говорят за себя: (1) «С талмудом и красным флагом. Тайны мировой революции»;[86] (2) «Красная Хазария и Гитлер. Кто крышевал сионистов»;[87] и (3) «Голубая звезда против красной. Как сионисты стали могильщиками коммунизма».[88]

 

Здесь неуместно обсуждать труды Большакова, но его желание оставаться объективным кажется искренним. Как он сам пишет, в его теме «нет ничего личного» и «я чужд антисемитизма и юдофобии и к проблеме взаимоотношений сионизма и коммунизма, как и к анализу иудаизма и его разновидностей, подхожу исключительно как исследователь».[89]

 

После публикации «Сионизм на службе антикоммунизма» ^[90] в 1972 году Большаков забросил эту тему, «но не потому, что она перестала быть актуальной. Возьмите, например, историю с пресловутой «поправкой Джексона-Вэника». Она была принята в знак протеста против запретов на выезд евреев из СССР…Но действовала еще и в 2012 г., пока ее не заменили на «Закон Магнитского». Сам по себе этот факт указывает на связь времен -поход сионистов против России начался еще до установления там советской власти и продолжается по сей день».

 

А в книге «С талмудом и красным флагом. Тайны мировой революции»^[91] он пишет: «Вряд ли можно было найти более удачный момент для того, чтобы столь ненавязчиво, но вместе с тем убедительно подчеркнуть родство сионизма и коммунизма».

 

Как бы ни относиться к антисионистской установке Большакова, его трилогия полна находок. Он открыл для себя – и для страны - сочинения русского писателя и философа Петра Астафьева,[92] который одним из первых заметил, что «черты, характеризующие еврейство и придающие ему в современной жизни такое огромное значение и силу, суть в то же время и основные начала создавшейся за последние два века и все постепенно побеждающей буржуазии».

 

«Эта сила, неведомая ни классическому, ни христианскому миру, чисто социальная, но берущая на наших глазах уже верх над силами политическими, государственно- национальными – есть сила буржуазии. Естественное духовное соседство с нею еврейства, природного носителя тех же начал, и столь же естественный союз его с этой новою завоевательницею всего современного мира – и дают ныне еврейству то значение мировой силы, какого оно ранее никогда не имело» (с 38-39, «С Талмудом и Красным флагом»).

 

 

Большаков отмечает, что Астафьев приходит к тому же выводу, что и Карл Маркс, написавший в статье «К еврейскому вопросу», что «Борьба против еврейства, таким образом, есть, прежде всего, борьба против буржуазии и ее современного господства».

 

 

Большаков особенно хвалит Астафьева за то, что тот указал на «незащищенность патриархальной России перед натиском буржуазии» и еврейства. По Астафьеву, «отсутствие воли и настойчивости ради утилитарных целей и великая эмоциональность» русского народа делают его особо уязвимым перед таким натиском. «В нашем национальном характере лежит чуть не презрение ко всему этому. Отсюда мы ничего не можем противопоставить ни еврейской сплоченности, ни еврейской трезвости, умеренности, практичности, семейному началу и т.д. Мы относительно еврейства – раса самая беззащитная».

 

Большаков заметил особую злободневность слов Астафьева «после крушения Советского Союза и перехода России к свободной, то есть капиталистической, экономике. Русский народ действительно оказался самым беззащитным».[93]

 

Слёзкин вторит Астафьеву и Солженицыну

 

Как тут не вспомнить книгу американского профессора Юрия Слёзкина «Эра Меркурия. Евреи в современном мире»?[94] Издатель подаёт её так: «Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; смотрит на «марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса…». В ней обсуждаются три основных пути, которые еврейство России, выбирало, начиная с 1917: эмиграция в Америку, чтобы ассимилироваться, эмиграция в Палестину, чтобы создать там государство Израиль, и расселение по городам России, чтобы превратить её в СССР. 

 

Книга вышла по-английски в 2004 г. под названием, The Jewish Century. Её основной тезис: «Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век».[95] Легко согласиться с издателями, что это «одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы».  Слёзкин вывел евреев из гетто исключительности,  условно поделив всё человечество на аполлонцев по имени греческого бога разума и оседлости Аполлона, и поклонников Гермеса, греческого бога ремесла, посредничества, коммерции и, чего греха таить, надувательства. В Римской империи Гермес расширил  свои владения, как Меркурий.

 

Русский вариант названия книги Слёзкина «Эра Меркурия. Евреи в современном мире»[96] полемически заострён против нынешних последователей Маркса, которые предпочли бы заклеймить нео-либеральную экономику глобализма веком еврейского бога наживы Мамона.[97]

 

А вот как поклонники Меркурия, евреи, по концепции Слёзкина, не одиноки. В эту же группу он включает армян, цыган, парсов и зарубежных китайцев. И думает глобально: «Все эти группы были вторичными производителями, специализировавшимися на предоставлении товаров и услуг окружавшему их земледельческому или пастушескому населению. Их главными ресурсами были люди, а не природа; их основной специальностью были «иностранные дела». Они были потомками — или прародителями — Гермеса (Меркурия), бога всех тех, кто не пасет стада, не возделывает землю и не живет мечом; покровителя посредников, переводчиков и перебежчиков; защитника мастерства, искусства и хитроумия». [98]

 

Большое достоинство книги Слёзкина в том, что он прекрасно осведомлён как о судьбе советских евреев, так и их адаптации в Америке.[99] В этом отношении книга Слёзкина дополняет книгу Солженицына, вышедшую чуть раньше.  Увы, ни та, ни другая не получила должного внимания российской интеллигенции, не вызвала открытых и доброжелательных дебатов на эту острую тему. В виду идеологизации всей системы советского образования, её догматизму в рамках псевдонаучного марксизма-ленинизма, сама постановка вопроса о различиях в национальных характерах и типах поведения, тем более в глобальных масштабах, как у Солженицына, Слёзкина, Большакова и Астафьева, отвергалась как «реакционная» и противоречащая духу «пролетарского интернационализма».  А  ведь без этой темы вообще нельзя разобраться в том, что случилось в России в 1917-ом!

 

Вадим Нестеров в рецензии на книгу Слёзкина отмечает, что его издатели рекомендуют «рассматривать (её) как своеобразный антипод книги Солженицына «200 лет вместе». Нестеров же находит, что «антиподная» книга подтверждает самые, казалось бы, уязвимые утверждения Солженицына. Отмечая, что «оба автора детально рассматривают проблему «евреи в революции 1917 года», Нестеров находит, что «Слезкин почти всегда не опровергает, а подтверждает тезисы Александра Исаевича и часто идет гораздо дальше». Например, «В 1918 году 65,5% всех сотрудников ЧК еврейской национальности были «ответственными работниками». Евреи составляли 19,1% всех следователей центрального аппарата и 50% следователей из отдела по борьбе с контрреволюцией».

 

Согласно Нестерову, «Слезкин как будто нарочно подсовывает антисемитам аргументы и факты: рассказ про то, что двумя наиболее известными и символическими актами Красного террора — убийством Николая II и его семьи и уничтожением тысяч беженцев и военнопленных, оставшихся в Крыму, — руководили исключительно евреи». Роль евреев отнюдь не уменьшилась в управлении ГУЛАГом. Нестеров похвалил Слёзкина за «Сведения о том, что все высшие посты при печально известном строительстве Беломорканала занимали бывшие обитатели черты оседлости со скрупулезным перечислением и всенепременным раскрытием псевдонимов…»[100]

 

В США Солженицына заклеймили «антисемитом» за то, что он назвал по именам еврейских руководителей ГУЛАГа

 

Слёзкин отмечает также непропорционально высокое участие евреев в аппарате репрессий. Каждый, попадавший в лапы Чека, вероятно, сталкивался с еврейскими чекистами.[101] Одновременно он отмечает, что во время Большого террора 1937-1938 только один процент евреев был арестован по политическим мотивам, в то время как 30% латышей, служивших советской власти пострадали в это время.[102]

 

Не случайно, Евгения Гинзбург, проведшая в советских тюрьмах 18 лет,[103] призывала в книге «Крутой маршрут»[104] отличать обычных евреев от «жидов», работающих в ЧК или туда доносивших. По некоторым сведениям, Гинзбург создала ещё более «крутой» антисоветский вариант «Крутого маршрута» под тезисным названием «Под сенью Люциферова крыла». 

 

Андрей Кураев 

 

Протодьякон Андрей Кураев, независимый церковный деятель, в книге «Как делают антисемитом»[105]  считает, как и Большаков, что «у неизбывного революционно-максималистского энтузиазма евреев есть религиозные корни».

 

С другой стороны, он отмечает, что «у тех авторов, которые анализируют русско-еврейские отношения с выводами, нежелательными для их еврейских критиков, – Розанов, Солженицын, Кожинов, Шафаревич, Шульгин, Солоухин – много горького говорится как раз о нашей русской вине и наших русских болезнях».

 

По мнению Кураева,  «Покаянность, самобичевание – это одна из самых очевидных и глубоких черт русской культуры, причем не только высокой, литературной, но и бытовой...»

 

Дмитрий Филиппов 

 

Из молодого постсоветского поколения писателей тему русско-еврейских отношений очень деликатно  трактует Дмитрий Филиппов. Правда, делает он это не как публицист или народный трибун, а как автор романа «Я – русский», [106]и от лица своего литературного героя «Андрея Вознесенского». В главе «Слово о евреях» он называет по именам многих евреев среди олигархов. Но сразу же признаёт, что «жиды и евреи – это не одно и то же».

 

И поэтому предлагает: «прежде чем разбираться в еврейском вопросе, давайте в самих себе разберёмся. Кто такой русский? Бухающий в деревне крестьянин? Вкалывающий  до седьмого пота работяга? Жирный ГИБДдешник? Мелкий менеджер в корпоративном рабстве? Гламурный тусовщик, мечтающий свалить из рашки? Бритоголовый скинхед? Или Мандельштам, Пастернак, Бродский, Лотман, Шнитке? Кто из них больше русский, и вообще, применима ли к понятию русскости сравнительная степень? Это не досужий вопрос, пока мы в нём не разберёмся, Вечный Жид не оставит мою страну».

 

Филиппов напоминает, что «слово жид за последние сто лет изменило своё значение. Из уничижительного этнонима еврейства оно стало символом Золотого Тельца».

 

По Филиппову «Жид – это человек без Родины, без совести, без Бога. И никакая национальность или кровь здесь не причём. Жидом может быть еврей, русский, татарин, американец, француз, эфиоп…Кто угодно. Ротшильд – жид! Ельцин – жид! Киссинджер – жид! Любой, для кого идея равенства подобна смерти – Вечный Жид».

 

Разумеется, с такими рассуждениями Филиппова (точнее, героя его романа) могут жёстко поспорить не только названные по имени «жиды», но и такие аналитики, как Слёзкин, Кураев, Булдаков и Большаков, особенно, если он собирается бороться за «равенство» с помощью революционного насилия, к чему призывал рьяный «жидо-ненавистник» Карл Маркс.

 

Макс Вебер и национальный характер

 

Несомненно, что для понимания того, что произошло с нашей страной сто лет назад, необходимо принять во внимание особенности национально-религиозного характера, как русских, так и евреев. Это нелегко сделать, ибо слишком долго советская пропаганда отвергала само понятие «национального характера», как «реакционное», тем более, с примесью религиозного «опиума» для народа. Я это знаю по собственному опыту как историк- этнограф и участник нескольких экспедиций  Института Этнографии АН СССР.

 

Позднее, уже на Западе, я познакомился с книгой Макса Вебера[107] «Протестантская этика и дух капитализма».[108] Её тезис простой: главной причиной различия высокого жизненного уровня одних стран и нищеты других является этика. Страны Северной Европы и Америки преуспели в условиях свободного рынка (капитализма) именно потому, что этика протестантизма, преобладающего там с 16-го века, культивирует трудолюбие, бережливость, самодисциплину, предприимчивость, трезвенность и расчётливость, семейную и индивидуальную ответственность. Это – нечто вроде национального характера, но связанного не с этническим происхождением, а с особенностями преобладающей конфессии, будь то, лютеранство, кальвинизм, англиканство или разные секты протестантизма.

 

В других работах Вебер отмечал, что русские староверы, поляки-католики и евреи Российской Империи приобретали такие же «деловые» свойства, не переходя в протестантство, а просто потому, что неприветливая, а порой и враждебная, среда Империи заставляла их быть более рачительными, предприимчивыми, трезвыми и ответственными за свою судьбу.

 

Книги Вебера не печатались в СССР. Мне сдаётся, что если бы страна потратила на печатание его книг хотя бы тысячную долю того, что ушло на «классиков» марксизма-ленинизма, советские люди не оказались бы такими неподготовленными к переменам 1990-х в сторону рыночной экономики. Да и сейчас русские страдают из-за «совкового» порока иждивенчества, далеко ещё не изжитого. А правительство только обещает стимулировать малый бизнес, невзирая на то, что олигархические монополии сводят все обещания на нет. Далеко не изжиты и старые пороки, как пьянство и словоблудие,  вошедшие в такие русские мемы, как «авось, небось, и как-нибудь».

 

Приходится опять вспомнить предсказание (см. выше) Астафьева, что «борьба этому народу (русскому) с еврейством совершенно невозможна... Другим народам, например французам, немцам, англичанам – присущи отчасти еврейские свойства: формальный разум, воля, утилитаризм, словом, умеренность и аккуратность. В нашем национальном характере лежит чуть не презрение ко всему этому». Это болезненно сознавал и Гончаров, автор «Обломова», где душевному, но инертному русскому герою противопоставляется прагматичный русский немец Штольц. Увы, после революции была изничтожена германская «деловая» составляющая как русского дворянства, так и купечества. (Помните погромы в немецких кварталах Москвы во время Первой Мировой!) Горькой была и судьба русских староверов: предпринимателей, благотворителей и покровителей искусства царской России. На смену им пришло обезбоженное еврейство. 

 

Авигдор Эскин о Солженицыне 

 

Ещё один отклик на книгу Солженицына заслуживает внимания. Книга Авигдора Эскина[109] под называнием «Еврейский взгляд на русский вопрос» задумана как зеркальное отражение замысла Солженицына. Подкупает то, что автор, бывший советский диссидент, боровшийся за право евреев изучать иврит и даже арестованный за распространение сочинений Солженицына, сейчас живёт в Израиле, но часто выступает на российском телевидении.[110]

 

Оригинальность Эскина в том, что он ратует за дружбу между русскими почвенниками и израильскими сионистами. Что касается революций 1917 года в России, он задаёт смелый, но парадоксальный вопрос: «В чем причины совместного русско-еврейского грехопадения в коммунизм и либерализм?» Я готов с ним согласиться насчёт «совместного грехопадения». Но не могу согласиться насчёт объединения коммунизма и либерализма в одну упряжку. Даже признавая, что либерализм, как он практиковался приверженцами Временного правительства, расчистил дорогу большевистскому перевороту, всё-таки либеральные ценности были и остаются противоположными идеалам и практике большевиков.

 

Тем не менее, надо признать, что книга Эскина «первая серьезная попытка русско-еврейского диалога после выхода в свет книги А. Солженицына «Двести лет вместе», как её представляют издатели. И за это Эскину – большое спасибо! Но я лично предпочёл бы целую полифонию разных еврейских и русских голосов, включая либералов и честных коммунистов, ищущих причины «грехопадения» 1917 года.  

 

Прав Эскин, что «Личность Солженицына выходит за принятые рамки привычного слова «писатель». Ещё более нелепо рядить его в политики или общественники. Но кто ещё так впитал в себя весь наш двадцатый век?» Вопрос уместен. «Многие правозащитники полагали в семидесятых», резонно пишет Эскин, «что стоит СССР обустроиться по образу и подобию Запада, как наступит мессианская эра. Солженицын всегда смотрел на много шагов вперёд. Ещё в «Письме к вождям» 1973 г. он предостерегает от повторения ошибок февраля семнадцатого» (с. 76).

 

И далее: «как можно винить его в империализме и в шовинизме, если с первых своих выступлений и по сей день призывал Солженицын к “раскаянию и самоограничению”, к способности корить себя и не сваливать вину на других» (с.77).

 

Наконец, самое горькое, но верное наблюдение: «Солженицын ушёл из жизни непонятым и одиноким. Озлобленные до фанатизма демократы видят в нём ныне реакционного клерикала-шовиниста, оголтелого русского империалиста и даже антисемита. Национал-патриоты клеймят его за «сионизм» и даже проводят параллель между бронированным вагоном с Лениным в 1917-ом и вагоном Александра Исаевича, в котором он путешествовал из Владивостока в Москву. Ни одна действующая или творчески созидательная российская структура не увидела в Солженицыне наставника и поводыря» (с. 77). 

 

Мессианство у евреев и у русских 

У евреев - тоже тяжкий багаж как славных библейских преданий, так и унизительных современных невзгод. Можно сказать, что евреи России особенно тяжело переживали свой национально-религиозный кризис. Как и у русских, этот кризис был укоренён в традиции мессианского сознания, что предполагает определённую долю чувства превосходства над другими народами. У русских мессианство выражалось в концепции Третьего Рима на церковно-государственном уровне, в мечте об отвоевании Константинополя от Османской Империи да в склонности юродивых к мазохизму за правое дело. У евреев же мессианизм заложен в Торе, в преданиях о способности евреев управлять не столько своим государством, сколько правителями тех народов, которые их победили и покорили.

 

Как то - история Иосифа Прекрасного, проданного своими братьями в Египетское рабство, но сумевшего войти в доверие фараона.[111] Потом исход евреев из Египетского рабства под началом Моисея.[112] Это и Юдифь, отрубившая голову ассирийскому царю Олоферну.[113] Это и предание об Эсфири, так прельстившей персидского царя, что тот отверг Амана и других персидских советников и позволил евреям перебить всех его воинов.[114] 

 

В новой истории, мессианская традиция евреев возродилась в Османской Империи XVII века в деятельности Шабтая-цви (Сабатея Цеви), одного из исторических еврейских лжемессий.[115] В XIX веке еврейский мессианизм расцвёл махровым цветом в Германии на идеях Французской революции и социализма.

 

Фердинанд Лассаль,[116] социалист, родившийся в ортодоксальной еврейской семье, сначала мечтал стать еврейским мессией-мстителем. «Однако вскоре он изменил свои стремления и взгляды...жизнь сделала из него мессию немецкого рабочего класса, казалось, исключительно против евреев: "я совсем не люблю евреев, я их даже презираю". Карл Маркс, который презирал евреев ещё больше, назвал Лассаля «негритянским» евреем, т.е. самым худшим».[117]

 

Мозес Гесс (Moses Hess), «коммунистический раввин», предтеча Маркса и первый учитель Фридриха Энгельса, писал, что «евреи - это бездушные мумии, фантомы, застрявшие в этом мире, и противопоставлял гуманного Бога христиан националистическому Богу Авраама». Но потом круто изменил своё мнение.[118] (с.147)

 

Израильский автор Пётр Люкимсон отмечает в предисловии его книги об американском еврейском писателе  Башевис-Сингере, что «в кругах коммунистов отношение к мессианству было «столь же безоглядно ревностно-трепетным, что и отношение религиозных евреев к образу Мессии». Люкимсон ссылается на авторитет Бердяева, что «массовая вовлеченность евреев в Октябрьский переворот в немалой степени была связана с тем, что Карл Маркс ассоциировался у многих из них с Мессией, а нарисованное им коммунистическое общество – как реальное воплощение мечты еврейских пророков о мессианских (задачах)».[119] 

 

Карл Маркс еврейский мессия или немецкий богоборец? 

 

Несомненно, для многих евреев, особенно атеистов, Маркс был и остаётся фигурой первой величины. Его можно назвать антирелигиозным, антихристианским и антииудейским, но, тем не менее, еврейским Лжемессией. В СССР его мессианская роль не выпячивалась из-за её резко антииудейской линии. Во всяком случае, для меня стало откровением, когда вскоре после бегства в Швецию я прочёл в библиотеке Гётеборгского университета его статью о евреях. Полемизируя с Бруно Бауэром,  молодой Маркс бил прямо в лоб:

 

«Постараемся вглядеться в действительного еврея-мирянина, не в еврея субботы, как это делает Бауэр, а в еврея будней.

 

Поищем тайны еврея не в его религии, - поищем тайны религии в действительном еврее.

 

Какова мирская основа еврейства?  Практическая потребность, своекорыстие.

 

Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги.

 

Но в таком случае эмансипация от торгашества и денег - следовательно, от практического, реального еврейства - была бы самоэмансипацией нашего времени».[120]

 

Увы, в стране, созданной по рецепту Маркса, о его критике еврейства или не знали совсем, или помалкивали. Я же подумал: Не тут ли собака зарыта?

 

Карл Маркс как д-р Франкенштейн…

 

После переезда в Америку, я заметил, что в здешних университетах часто осуждали Сталина, а изредка и Ленина. А вот тронуть Маркса считалось неприличным и политически некорректным.[121] Подозревая, что призывы Маркса свергнуть капитализм всемирной революцией пролетариата коренятся не в ОБЪЕКТИВНЫХ ЗАКОНАХ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ (ОЗОР), как нас убеждали в СССР, а в его личности, я решил исследовать эту тему. В результате, в 1978 г в консервативном журнале «Modern Age» вышла моя статья «Karl Marx as Frankenstein: Toward a Genealogy of Communism». Потом я перевёл её на русский для эмигрантского журнала «Грани».[122] Статья получила высокую оценку Солженицына.

 

Основой для статьи послужил роман-миф молодой английской писательницы Мэри Шелли о попытке д-ра Франкенштейна создать искусственного человека в лаборатории. Попытка закончилась созданием Чудовища, которому папа отнюдь не был рад. И пришлось Чаду бежать из Европейской лаборатории. Куда же? Да на просторы России, где всегда было много места для европейских чудачеств. И для буйства Чудовища. Всю остальную жизнь д-р Франкенштейн посвятил поимке Чудовища, им созданного.

 

Мэри Шелли предсказала, что искусственное Чудовище д-ра Франкенштейна вторгнется в Россию

 

Поскольку д-р Маркс начинал свою карьеру как поэт-романтик богоборческого направления, я предположил, что его взрослая теория создания бесклассового общества в «лаборатории» классовой борьбы и всемирной революции, была сродни попытке д-ра Франкенштейна создать искусственного человека. Как раз в это время нарастала напряжённость в отношениях СССР с Израилем. Параллельно шла борьба за права человека в СССР и за свободный выезд советских евреев, якобы в Израиль, а чаще всего в США.

 

Среди россиян, как и среди других не-евреев, принято думать, что часто евреи стараются надуть, обмануть и объегорить не-евреев. Маркс признаёт правоту таких мнений со стыдом и болью в сердце. С другой стороны, гои обычно не сознают, что евреи порой надувают своих же евреев, как это было недавно с американским банкиром Бернардом Мэдофф,[123] который обокрал даже израильские благотворительные общества. По большому счёту, евреи надувают и своих, и себя. Именно это произошло с сотнями большевиков- евреев СССР, особенно во время Великого Террора, когда было уничтожена «ленинская гвардия». То же самое происходило во время гражданской войны в Испании. Да и сейчас, тысячи последователей марксизма во всех странах роют могилу и себе. 

 

…или пациент Зигмунда Фрейда?

 

Тут есть какая-то экзистенциональная психологическая проблема, которая касается и не-евреев. Если бы Маркс жил дольше, он мог вполне попасть на кушетку психоанализа Зигмунда Фрейда (Sigmund Freud)[124]. Вероятный диагноз - «Эдипов комплекс», то есть потаённое желание соперничать с отцом и даже убить его.[125] Не знаю, насколько Фрейд был знаком с учением Маркса. Но если бы удосужился в него погрузиться, то мог бы заподозрить Маркса не только в желании превзойти, но даже и убить Отца евреев Иакова, если не самого Яхве.

 

Однако, поскольку в университете Маркс был глубже погружён в греческую философию, чем в еврейскую религию, то Фрейд мог бы заключить, что он был последователем Прометея,  покусившегося на Олимп во главе с Зевсом, Отцом богов. Поклонники Маркса называли его любовно «Прометеем», якобы одарившим человечество умением раздувать пожар революций.

 

Однако если читать внимательно его юношеские стихи, когда он мечтал ещё о славе поэта, то понимаешь, что Марксом двигала отнюдь не любовь к бедным, а скорее ненависть к богатым, к Богам установленного миропорядка. В мифологии он похож не столько на Прометея Огненосца, сколько на Прометея Глиномаза,[126] демиурга, возжелавшего сотворить новое человечество, чтобы посрамить  Олимпийский  истеблишмент. В этих потугах он преуспел не меньше, но и не больше д-ра Франкенштейна.

 

Упрекая своих современников и радикальных коллег в мессианских амбициях, не рядился ли и сам Маркс в тогу светского Мессии? При этом он опирался на якобы научный и  Объективный Закон Общественного Развития. В результате получился ЛжеМессия, причём, не только анти-капиталистический, но и анти-христианский, анти-иудейский и даже анти-сионистский (как сказал бы Эскин).  

 

А русские, в своём увлечении «передовым Западом», только следовали за еврейскими марксистами, хотя те составляли малое меньшинство своего малого народа. Русская смута разрослась на закваске еврейской анти-иудейской ереси. 

 

Вернёмся и мы к Михаилу 

В свете вышесказанного о болезненности национального вопроса в эпоху революции вернёмся вслед за Солженицыным к убийству Михаила в Перми. И зададимся вопросом: Не избегаем ли мы говорить о Пермском злодействе именно потому, что оно было совершено группой местных чекистов,  и все они, в отличие от убийц в Екатеринбурге, русские?

 

Трое из убийц Михаила и Джонсона: Марков (стоит), Жужгов и Мясников

 

Недавно американский историк профессор Майкл Ходарковский (не путать с Михаилом ХодОрковским) написал в газете «Нью Йорк Таймз» статью,[127] в которой обвинил Епископа Тихона, духовника президента Путина, в разжигании «антисемитизма», ибо тот не отклонил версию ритуального характера злодейства в Екатеринбурге. Американцу здраво ответил Владимир Архангельский в своём блоге при газете «ЗАВТРА».[128] В поисках исторической правды нельзя отклонить ни одной версии, в том числе и той, что злодейство было совершено по наущению американского банкира Якова Шиффа (Jacob H. Schiff),[129] который его и проплатил, - вот суть ответа Архангельского Ходарковскому. Он напомнил, что версия ритуального убийства не выдумана в Патриархате, а идёт от первого профессионального следователя Николая Соколова,[130] работавшего по свежим следам.

 

Статья Архангельского только подтверждает, что злодейство в Екатеринбурге продолжает привлекать в России и за рубежом гораздо больше внимания, чем более значимое - для России и для Запада -  злодейство в Перми. Сам Архангельский походя пишет, что «в тексте так называемого отречения Михаила Романова, которому Николай II передал власть, были такие слова: Если такова будет воля великого русского народа нашего». И спрашивает: «А если бы этот великий народ пожелал выразить свою волю не через Учредительное собрание и не через Совет народных комиссаров? Это сейчас мы говорим Великая Октябрьская, а в восемнадцатом году всё было неясно».

 

Разумеется, можно помыслить разные варианты развития событий, тем более что оба злодеяния случились до прорыва войск адмирала Колчака через Урал. Большевики называли этот прорыв «Пермской катастрофой». При благоприятных для войск Колчака условиях мы сейчас могли бы праздновать совсем другую годовщину.

 

Одно из этих переменчивых обстоятельств заключалось в степени политической зрелости «великого народа», как Михаил так знаково назвал его в Манифесте. Не сомневаюсь, Михаил верил в величие русского народа. Но нельзя не признать, что пропаганда велась большевиками особенно эффективно среди рабочих Урала. Ещё с 1890-х русская интеллигенция, увлекшись «легальным марксизмом», совращала рабочих к ненависти к богачам и священникам, которые якобы превратили религию в «опиум для народа». Недаром Иоанн Кронштадтский ещё до революции 1905 года поделился с группой православных из Кунгура своим предвидением «Чёрного креста», распростершего мрачную тень над Пермской землёй.

 

Недавно Мария Башмакова в статье «Вера Красного Петрограда» дала детальный обзор состояния православия накануне революции не только в имперской столице, но и по всей стране. «Как правило, будучи набожным, человек относился к православию как к части некоего регламента, набору ритуалов, исполнение которых завещано отцами и незыблемо», пишет Башмакова. Но соблюдение ритуала ещё не означает глубокой веры. Подтверждение этому в мемуарах Ивана Бунина: «Народ сам сказал про себя: «из нас, как из древа, — и дубина, и икона», — в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев».  Башмакова резонно заключает:  «Наивная вера легко меняется на наивный атеизм, как это и произошло с большинством крестьян».[131]

 

Нина Пушкова в газете «Московский комсомолец» описывает, как в ночь с 12-е на 13 июня 1918 группа Пермских чекистов решила расправиться с Михаилом Романовым, сосланным сюда начальником ЧК в Петрограде Урицким по постановлению Совнаркома. Об атмосфере в городе вспоминает участник убийства Марков: «…время было не особенно спокойное. Особенно много беспокоились старухи набожные, которые собирались около церквей, а попы вели агитацию, что большевики хотят обирать церкви, а когда эти же «божьи старушки» узнали о пребывании Михаила Романова, то началось нечто вроде паломничества на места, где гулял Михаил Романов, чтобы хоть глазком взглянуть на будущего помазанника божия».[132]

 

Пушкова продолжает: «задумал убийство и руководил им местный большевик Ганька (Гавриил) Мясников. Жестокий, прошедший «школу ненависти» у Якова Свердлова, который частенько наведывался в Пермь, чтобы искоренить всякое человеческое милосердие и сострадание у местных соратников».

 

Ссылка на «школу ненависти» Якова Свердлова[133] не случайна, ибо тот считается одним из получателей финансовой поддержки от фирмы Якова Шиффа в Нью Йорке.[134] Не важно, был ли какой-либо явный еврейский след в Пермском злодействе. Важно, что ненависть чекистов не только к Романовым, но и «божьим старушкам», и ко всему традиционному укладу христианской страны питалась из того же источника, что и у Ленина, Свердлова и Урицкого, независимо от того, были ли они евреями или нет. Они знали, что  «их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя». А по сему,  «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир».[135]

 

Этот Манифест, надиктованный Марксом, стал спусковым крючком для  самых массовых убийств 20-го века.

 

Помимо Мясникова, в заговоре участвовали рядовые чекисты А.В. Марков, В.А. Иванченко, И.В. Колпащиков и Н.В. Жужгов. Мясников же, хотя его участие в убийстве было минимальным, был его главным идейным вдохновителем. Войдя позднее в «Рабочую оппозицию» Ленину, он бежал за границу и в 1935 г. опубликовал в Париже книгу «Философия убийства: или Как я убивал Михаила Романова».[136]

 

По его воспоминаниям, он хотел упредить большевистских вождей в их желании «изъять Михаила из обращения».  В «Философии убийства» он так и писал: «Ни одна общественная группа не решится на убийство Михаила… Я один — за. Это тяжело… Вот я иду убивать. Я — один. Не могу сказать ни Ленину, ни Свердлову…. Надо быть готовым к ответственности».

 

Согласимся с Пушковой, что это было позёрство и самолюбование, ибо Мясников знал, что «В случае чего заступится лютый Свердлов за своего верного ученика... почувствовал, что именно Свердлов через месяц с небольшим отдаст тайное распоряжение убить не только царя с царицей, но и их детей. Так начиналась кровавая вакханалия истребления на русской земле».

 

Участники убийства не отличались нравственными достоинствами. «Боевик Жужгов, который оставил себе на память портсигар князя, табачницу с вензелями, мундштук и ножичек, был в 1921 году выгнан из милиции за беспробудное пьянство», отмечает Пушкова.

 

Уже через неделю по существу та же группа бандитов расправилась с архиепископом Пермским и Кунгурским Андроником.[137] Они знали, что Михаил ходил в церковь, где служил архиепископ. Известно и то, что архиепископ стоял за Учредительное Собрание. (Кстати, в дневнике Михаил похвально отзывался об его службе). И «Жужгов  заставил Андроника самого рыть могилу, закопал его живым и только потом разрядил ему в голову всю обойму пистолета…»

 

В сентябре 1918 для сокрытия следов расправы над Михаилом расстреляли ещё 42 заложников.[138]

 

Вера в насилие как якобы единственное средство «униженных и оскорблённых» добиться благоденствия в царской России вытеснила тогда христианскую веру у значительной части, но далеко не большинства, рабочих Перми и всей страны.

 

Эта приверженность насилию есть именно то, что Эскин назвал «совместным русско-еврейским грехопадением в коммунизм». Троцкий, Свердлов, Урицкий со товарищи нарушили все заповеди Моисея не по забывчивости, а потому что этого требовала якобы «научная» теория Маркса. «Православные» убийцы Мясников и Жужгов нажимали на курок маузеров, заряженных той же теорией.  А вожди пролетариата Ленин, Сталин, Хрущёв и Брежнев вспоминали о любви к ближнему только при раздаче номенклатурных  талонов.

 

Увы, в этот «грех» впали не только русские и евреи, но и все народы Российской империи,  да и народы всех стран-участниц Первой мировой войны. Но именно русские и евреи, как два народа, претендующие на мессианство, должны взять на себя главную ответственность за то, что в своей «титанической гордыне» высоко взлетели на крыльях советов, промахали впустую 73 года, больно ударили страну оземь в 1991-ом и вернули её в капитализм, хуже, чем при царях. Надо не сваливать вину друг на друга, а винить себя в первую очередь. Разве, читая Отче Наш каждое утро, мы не просим «и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим»? 

 

Раввины каются 

 

Едва я написал абзац вверху, как получил емэйл, что израильский раввин Йосеф Цви бен Порат (Yosef Tzvi ben Porat) уже покаялся перед русским народом, заявив: «Мы сами во всем виноваты и должны это знать, за что нас гонят. Мы создали марксизм и ленинизм. Мы захватили Россию. Мы убили 30 млн. образованных русских. Мы сами мудрецы и сели править над ними».^[139] 

 

На поверку оказалось, во-первых, Бен Порат делает подобные заявления на видео уже, по крайней мере, два года; во-вторых, считает, что революционные евреи- атеисты спровоцировали приход Гитлера к власти в Германии; в-третьих, он не одинок, ибо подобные заявления делает и американский раввин ортодоксального направления Йосеф Мизрахи (Yosef Mizrachi ).^[140] Разумеется, американские Мега СМИ[141] сильно тормозят доступ к информации, подрывающей их монополию на политкорректность. 

 

Микушевич о Маяковском 

 

Недавно Владимир Микушевич[142] напомнил в передаче ТВ Культура, что как-то Борис Пастернак обмолвился, что Владимир Маяковский был чем-то похож на Ставрогина в романе Достоевского «Бесы».[143] Сравнение большевиков с «бесами» не ново. Но Микушевич сделал обоснованный упор на героическую фигуру Маяковского, которого Сталин назвал «лучшим талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи» (и тут с Иосифом Виссарионовичем я вполне согласен!).

 

Микушевич считает, однако, что бунт Маяковского был якобы против Бога Отца, но во имя Бога Сына.  Это можно бы принять, но только с оговоркой, что благие намерения не всегда оправдываются. Называя себя «Тринадцатым апостолом»,  Маяковский облачился в мантию русского богоборческого мессианства. Кто не помнит эти строки его «Левого марша»?

 

Довольно жить законом,

 

данным Адамом и Евой.

 

Клячу историю загоним.

 

Левой!

 

Левой!

 

Левой!

 

Для Мясникова, Жужгова, Свердлова и других убийц «из идейных соображений»  было не важно, что Михаил был Георгиевским кавалером, просил называть себя гражданином Романовым, и что его секретарь Жонсон просил Урицкого не разлучать его со своим товарищем.

 

Разворачивайтесь в марше!

 

Словесной не место кляузе.

 

Тише, ораторы!

 

Ваше

 

слово,

 

товарищ Маузер.

 

Так и в Манифесте,  даровавшему  «великому народу нашему» общенародные выборы в Учредительное Собрание, они видели только «словесную кляузу» и мишень для «товарища Маузера». Как судьба распорядилась, Маяковский позднее оказался клиентом той же гостиницы «Королевские номера».

 

Все знают, как кончил жизнь «13-ый апостол», но неизвестно, сам ли? На нём и истёк первоначальный романтический пыл богоборческого мессианского социализма.

 

«Мы на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови! Господи, благослови!» - скандировали двенадцать вооружённых «апостолов» Всемирной Революции, маршируя по улицам осатаневшего Петрограда в судьбоносной поэме Александра Блока  «Двенадцать». Теперь мы знаем, чем всё это окончилось. 

 

Письмо Путину 

 

Разуверившись в способности и даже в желании пермских властей добиться признания Михаила защитником отечества, героем-миротворцем и другом мусульман, я воспользовался всероссийской пресс-конференцией президента Владимира Путина 15 июня 2017, чтобы задать ему вопрос от имени граждан Перми:

 

15 июня 2017

 

Сто лет назад 16 марта 1917 года Михаил Александрович Романов подписал Манифест, согласно которому народ должен был определить форму правления всенародными выборами в Учредительное Собрание. Потерпев поражение на выборах, большевики разогнали Учредительное Собрание. После августа 1991 года Россия отвергла однопартийную коммунистическую диктатуру. В 1993 принцип всенародных выборов был заложен в ныне действующую Конституцию. Ассоциация Дома Романовых признаёт Манифест Михаила последним законным актом Российской империи. Когда память Михаила, как "царя"-демократа, проложившего дорогу нынешней конституции России, будет признана и почтена на самом высоком уровне? С уважением, В.Г. Краснов, город Пермь, где Михаил был бессудно уничтожен.

 

http://moskva-putinu.ru/#page/form

 

Sincerely,

 

W George Krasnow (http://wiki-org.ru/wiki/Краснов,_Владислав_Георгиевич)

 

President, RAGA www.raga.org

 

Ответа я не получил

 

Святые Борис и Глеб: курьёзный прецедент 

 

Диспропорция внимания российской общественности к Николаю за счёт его младшего брата так велика, что невольно задаёшься вопросом: преодолела ли российская общественность смуту в умах, посеянную век назад, приведшую к братоубийственной гражданской войне, чисткам, к системе доносов и «воспитания патриотизма» рабским трудом в системе ГУЛАГа? Почему мы до сих пор ведём гражданскую войну между двумя венценосными братьями, которые сами уже давно примирились друг с другом, простили друг друга, простили и нас грешных, и оба канонизированы Православной церковью за рубежом ещё в 1981 году? А не сошла ли Россия с ума, когда сто лет назад практически вся страна взялась за ум через ликбез и подчинилась якобы ОБЪЕКТИВНОМУ ЗАКОНУ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ (ОЗОР) через насильственную революцию и классовую борьбу?

 

Надеюсь, что не совсем, ибо очаги православия, как и других конфессий, да и просто порядочности всё-таки не потухли. Но три поколения промывки мозгов не только создали ущербную информационную базу, но и повлияли на менталитет россиян.[144] Ведь революция-то была, и правда, Величайшей в истории, если три поколения граждан жили в системе ценностей, радикально отличных от всех окружающих стран и предыдущих эпох. Мало кто теперь готов следовать «заветам Ильича», но его лозунг КТО КОГО и сейчас многими воспринимается здравым, особенно, если СИЛА на вашей стороне. Но разве не лучше постараться разрешить конфликт через примирение и компромисс, а не уповать на силу?

 

Но компромисс кажется чуждым нашему современному менталитету и даже воспринимается как «буржуазное» или «западное» влияние. При этом мы забываем, что исторически русские люди всегда искали СОГЛАСИЯ, то есть компромисса, или, как сейчас говорят, «консенсуса» - когда обе стороны что-то выигрывают. Это было и на вече, и на сельских сходках, и в казачьем кругу, и на Земских Соборах.  И в Учредительном Собрании, наверняка, нашли бы компромисс, несмотря на его временный перекос в пользу левых радикалов.

 

Вместо компромисса, большевики повели страну по крайне  Западному, даже антирусскому пути, и хвалились, что марксизм-ленинизм зиждился на идеях немецкой философии, на опыте французского революционного социализма и английского рабочего движения. Под влиянием комплекса неполноценности как среди русских, так и еврейских большевиков, страна отвергла свои собственные традиции, и Новый, и Старый Завет, и отправилась за умом на самый «прогрессивный» экстремистский Запад – и застряла в этой ЗАПАДне чуть ли не на 73 года! Судя по нынешним иллюзиям самой шумной части российской интеллигенции, она до сих пор из ЗАПАДни не выбралась. 

 

Глазунов и Путин 

 

Въедливость советского менталитета проявляется даже у тех, кого никак не заподозришь в симпатиях марксистскому эксперименту в России. Летом 2009 года на выставке Ильи Глазунова[145] состоялся примечательный диалог. Президент Путин был приглашён в Галерею Ильи Глазунова в Москве, и художник любезно стал его гидом. Их комментарии перед картиной «Вечная Россия» попали на видео:

 

«- А вот Борис и Глеб, хотя и святые, но страну отдали без боя, - сказал Путин, глядя на полотно, где святые тоже были изображены. - Просто легли и ждали, когда их убьют. Это не может быть для нас примером...

 

- Я с Вами совершенно согласен, - вдохновенно сказал художник».[146] 

 

Владимир Крупин 

 

Этот разговор задел за живое писателя Владимира Крупина,[147] так задел, что считаю своим долгом процитировать его возмущение полностью: «Почему Путин не понимает смысла мученического подвига князей Бориса и Глеба? Этот вопрос сложный потому, что глава правительства говорит на выставке художника так, как будто мы находимся во времена, когда был запрещен крестный ход. Борис и Глеб - первые русские святые. Они оттого и святы, что жили по-Божьи и выполняли Божью волю, подчиняясь старшему в семье. Все мы, грешные, еще должны дорасти до понимания величайшего подвига первых русских святых Бориса и Глеба? Почему эти смиренные, безвинно погибшие люди после своей мученической кончины являлись святому благоверному Великому князю Александру Невскому перед Невской битвой и битвой на Чудском озере? Почему они приходили помогать Димитрию Донскому на поле Куликовом?…Мне кажется, что все-таки это остатки большевистского или даже чекистского мышления, призывающего бороться до последнего вздоха. Я надеюсь, что все мы, грешные, доживем до тех времен, когда наши власти поймут, что вверенная им страна — это не просто государство, а Святая Русь, и подходить к ней с обычных точек зрения просто невозможно».

 

«Вечная Русь» художника Ильи Глазунова

 

Арсений Замостьянов 

 

Откликнулся на этот эпизод и молодой журналист независимого православного сайта «Переправа» АРСЕНИЙ ЗАМОСТЬЯНОВ в статье «Борис и Глеб: Легли и ждали, пока убьют»?| 6 АВГУСТА 2017 Г.

 

Арсений оговорился, что пишет не для того, чтобы «глумиться над Путиным». Он - против «всевластного веяния моды (среди интеллигенции)– бранить Путина». Он уверен, «собеседники не лицемерили, не лукавили. Глазунов всю жизнь воспевал героику ратного подвига, Путин – как спортсмен, офицер и политический деятель – воспитал в себе дух победителя, чемпионский характер». Тем не менее, молодой Арсений счёл своим христианским долгом пояснить Путину, что, «святость Бориса и Глеба проявилась именно в том, что они «всё отдали без борьбы». Правда, не совсем «всё», а всё мирское, материальное».

 

Речь идёт не о конкретных «совках», а о целых поколениях россиян, воспитанных в советское время: «Смирение. Как трудно горделивому современному человеку примерить это качество на себя. От других-то мы ежедневно требуем смирения, это нам даётся легко. Борис и Глеб спаслись, не преступив Христовых заветов смирения. Не цеплялись за жизнь, молились за нас, растапливали наши сердца».[148]

 

Когда я преподавал русоведение в США, моим источником по православию была книга оксфордского профессора Тимоти Уэре (Timothy Ware), которая так и называлась “The Orthodox Church”.[149] Тимоти (Тимофей) перешёл из англиканства в православие и позднее стал монахом и епископом по имени Каллист (Kallistos).

 

Переход в православие он объяснил тем, что, прославив Бориса и Глеба в Киевской Руси, православие больше других конфессий приблизилось к сути христианства через самоуничижение (кенозис) в подражание Христу.[150] Это -  «смирение паче гордости». По мнению, епископа Каллиста, дух христианского смирения пропитывает и классическую русскую литературу от Толстого и Достоевского.

 

Возвращаясь к эпизоду в Музее Глазунова, никто не требует, чтобы наши воины и политические деятели обязательно вели себя, как Святые Борис и Глеб. Но Россия нуждается сейчас, как никогда раньше, во ВСЕХ СВЯТЫХ, в Земле Российской просиявших, как и в новых подвижниках.

 

Четверная икона 

 

Идея сопоставления мученической смерти Николая и Михаила с подвигом святых Бориса и Глеба пришла мне при изучении архивных материалов в ГАРФе. Я поделился этой идеей с писательницей на романовскую тему Алиной Чадаевой[151] и её сыном Андреем Авдеевым.[152] Талантливый эмальер, Андрей уже создал раньше серию иконописных работ и однажды подарил мне образ Архангела Михаила.

 

Четверная крестовая икона Святых Бориса и Глеба, Николая и Михаила работы Андрея Авдеева

 

Посоветовались мы и с настоятелем храма Иоанна Богослова в Петербурге отцом Геннадием Беловоловым, создателем и директором Музея-квартиры Святого Иоанна Кронштадтского.[153] Он ещё раньше ревностно откликнулся на Пермскую инициативу почитания Михаила Александровича как святого. В мае 2010 организовал форум во дворце в Петербурге. В беседе после Форума, отец Геннадий благословил сделать эскиз Четверной крестовой иконы. Иконописец-эмальер Андрей исполнил это в 2012 г.[154]

 

Поклонение Четверной иконе в храме Св. Николая в Черноголовке 10 июня 2012

 

 Владимир Гущик 

Думаю, что неприятие Михаила Александровича в нынешней России коренится в том же, что и отторжение от Святых Бориса и Глеба.  Это – крутая перемена менталитета русского человека под 73-х летним прессом советской пропаганды в результате «Величайшей в истории человечества революции», поменявшей не только экономику и политику, но и всю систему нравственных ценностей. У Ленина это звучало так: «Нравственно все, что способствует победе социализма». Другие называли это освобождением от химеры, именуемой совестью. Эта перемена была не менее радикальной, чем реформы Аменхотепа IV в Древнем Египте, или анти-клерикальный экстремизм Великой Французской революции. Тут Россия и русские, включая наших евреев, могут претендовать на пальму первенства, ибо древние египтяне и французские «бешеные», плутали не больше 15 лет, а наши «размаха шаги саженьи» маршировали чуть не 73 года.

 

Своё выступление в Доме Солженицына я закончил словами Владимира Гущика,[155] большевистского комиссара Гатчинского дворца, где Михаил содержался до депортации в Пермь. После бегства в «буржуазную» Эстонию, Гущик писал: «Вспоминая этого человека, я думаю: Каким светлым порывом смоешь Ты, Россия, его безвинную кровь? Растерзав прекрасного человека, что Ты дашь взамен? Сумеешь ли в конечном итоге искупить чистую кровь Последнего Михаила?»

 

Мавзолей не только Ленина 

На встрече в Сологубовке я уже предложил компромиссный вариант оценки Октябрьской Революции. Дескать, давайте отвергнем «Ленинский путь» исторического нигилизма, когда разрушают памятники не по душе новым властям. Пусть Владимир Ильич лежит там, где его упокоили поклонники, каковых и сейчас немало в России и за рубежом. Однако ради консолидации общества нужно признать и крутые перемены, наступившие после 1991 г. Нужна и уступка оппозиции, которую Ильич при жизни терпеть не мог. А теперь пусть терпит в вечности. Сделать это легко и недорого, если преобразовать Мавзолей Ленина в Мавзолей Революции, включив  и такие экспонаты от оппозиции, как Манифест Отречении Николая II и Манифест Не-Отречения Михаила II. Пусть граждане России воочию увидят, «об чём» был спор.

 

А Ильич пусть лежит себе и читает. Его вечный покой можно ублажить его любимыми документами, такими как Приказ № 1 насчёт необязательности подчинения командирам и декрет Совнаркома о роспуске Учредительного Собрания. Если КПРФ и этого покажется мало, можно добавить слова «Манифеста Коммунистической партии» с оправданием насилия, разумеется, если Генеральная Прокуратура РФ не назовёт их антиконституционным призывом к насилию и разжиганию розни. Помня о ненадёжности эпохи Интернета, лучше высечь эти документы в мраморе, соблюдая стиль шумерского зикурата. Такой миролюбивый жест стал бы сигналом к искуплению «чистой крови Последнего Михаила» внутри страны.

 

Всесожжение?

Но и во внешней политике миротворцу Михаилу есть, что сказать. Недавно президент Владимир Путин недвусмысленно объявил всему миру, что Россия готова отразить любую угрозу её суверенитету, даже термоядерную. Путин отдаёт себе отчёт, насколько велик риск самосожжения всей Планеты. Его можно понять и тогда, когда он говорит «Зачем нам такой мир, если в нем не будет России?»[156]  Такой вопрос вправе задать себе любая страна. Поэтому ленинский азарт бития себя в грудь КТО КОГО должен уступить место взаимным уступкам до тех пор, пока риск ядерного самосожжения висит над Землёй. Только взаимными уступками можно снять угрозу существованию нашей прекрасной Планеты.

 

Канадский профессор Мишель Чоссудовский (Michel Chossudovsky), пишет, что вопрос быть или не быть войне решается сейчас заправилами западных СМИ, которые заранее стараются изобразить агрессора жертвой, чтобы обмануть мировое общественное мнение. Он не оставил сомнения, что главная угроза исходит от США. ^[157]  Другой отважный критик внешней политики США, Натанаэль Каппнер (Nathanael Kappner),[158] нью-йоркский еврей, перешедший в православие, и теперь независимый видео комментатор, считает, что именно американские неоконы,  в большинстве своём евреи и даже бывшие троцкисты, вытеснили Рекса Тиллерсона из внешней политики и толкают США на войну с Ираном. Куда ведёт экстремизм такого рода, Россия уже знает. Пора напомнить об этом всей Планете.

 

В разгар Холодной войны Альберт Эйнштейн мудро предупредил нас, сказав: «Я не знаю, каким оружием будут сражаться в 3-й мировой войне, но в 4-й мировой войне будут сражаться палками и камнями...». Думаю, это предостережение поддержали бы и генерал кавалерии Михаил Романов, и капитан артиллерии  Александр Солженицын, которые умело и храбро воевали, соответственно, и в 1-ой, и 2-ой мировых войнах. Они оба, что называется, понюхали пороха, но при этом сохранили своё гражданское мужество, совестливость, миролюбие и заботу о сбережении народа.

 

Д-р Владислав Краснов, бывший профессор и глава Русского отдела Монтерейского Института Международных Исследований, возглавляет ассоциацию американцев за дружбу с Россией RAGA (www.raga.org). Автор книги «Новая Россия: от коммунизма к национальному возрождению»

 

1 апреля 2018, Москва