Кто постигнет дух, тот придет к Православию

Название моему докладу дала одна из глав в «Дневниках» Фёдора Михайловича Достоевского. Казалось бы — ответ на поверхности: на языке страны, которой он правит и должен говорить. Но русская и мировая история даёт множество примеров, из которых следует, что это вовсе не обязательно. Взять хоть монголов в юаньском Китае или норманнских завоевателей в Англии. Или Генриха Плантагенета, графа Анжуйского, наследника английского престола. Его правление (1154-1189) — важный этап в развитии феодальной Англии. Хроники рисуют Генриха II деятельным королём, лелеявшим обширные завоевательские планы. Кроме латинского и родного ему северофранцузского языка, Генрих II, довольно образованный для своего времени человек, знал ещё языки провансальский и итальянский. Но этот английский король, выходец из Франции, до конца своей жизни не знал английского. Француз Александр-Эдуард, которого мы помним как Генриха III, 146-дневный правитель Польши, не знал ни слова по-польски; один из последних президентов Эстонии Тоомас Хендрик Ильвес долгое время служил послом в Соединённых Штатах, Канаде и Мексике, и фактически забыл родной язык; нынешние правители Украины говорят на языке страны с большой натугой, и даже с чудовищными искажениями, как, например, Аваков или недавний претендент на власть Саакашвили. Да что далеко ходить: история Государства Российского от полумифического Рюрика до реального Сталина — это ряд правителей, которым русский язык вовсе не был родным. А если правители были русскими, то брали в жёны нерусских: последней законной русской женой царя стала Евдокия Лопухина, заточённая в Суздальский Покровский монастырь. На каком же языке общались наши правители и их окружение? Пётр I, Екатерина I, Анна Иоановна, Мария Феодоровна, супруга Александра III (София Фредерика Дагмар), Александра, супруга Николая II — на немецком, и от самых петровских реформ до последний дней Империи — на французском. В Российской империи правящий класс по большей части был русским (к примеру, на 1812 г. среди генералитета доля «природных русаков» составляла порядка 60-65%; а если брать офицерство, количество носителей иностранных фамилий и вовсе не превышало 10-12%). Однако языком не только международного, но и бытового общения отечественной элиты на многие десятилетия был избран français. Мощнейший прилив галломании дала Великая Французская революция, породившая колоссальную эмиграцию к нам людей самых разных слоёв общества. За 1789-99 гг. число беглецов в Россию превысило 15 тысяч: громадная цифра, учитывая, что общее количество российских дворянских родов составляло лишь около 100 тыс. «Скоро в самых отдалённых губерниях всякий небогатый даже помещик начал иметь своего маркиза», — писал в мемуарах современник Пушкина, Филипп Филиппович Вигель. Золотой век русского дворянства, длившийся с XVIII в. до конца наполеоновских войн, совпал с эпохой расцвета Франции, ставшей тогда гегемоном в Европе и во всём мире. За политическим лидерством всегда следуют и прочие его виды: француженки стали законодательницами мод, Дидро и Вольтер — властителями умов, а блеск Версаля — идеалом роскоши и архитектуры. К началу XIX в. в домашних библиотеках русских дворян в среднем более 70% книг составляла французская литература, а оставшаяся треть включала всех прочих: англичан, немцев, итальянцев. Язык Декарта и Бюффона над колыбелью дворянского младенца начинал звучать куда раньше, чем сказки Арины Родионовны. Как следствие — первые стихотворные опыты русских поэтов-классиков, включая А. С. Пушкина, были написаны по-французски. И его Татьяна писала своё знаменитое письмо Онегину на том же языке, потому что почти не знала русского. Правда, к концу XIX века галломания вконец выхолостилась. Достоевский пишет в «Дневнике»: «…[русские за границей]  говорят на скверном французском по привычке и по обычаю, не ставя даже и вопроса, на каком языке говорить удобнее. Отвратительно в этом неумелом мёртвом языке это грубое, неумелое, мёртвое тоже произношение. Русский французский язык второго разряда, то есть язык высшего общества, отличается опять-таки прежде всего произношением, то есть действительно говорит как будто парижанин, а между тем это вовсе не так — и фальшь выдаёт себя с первого звука, и прежде всего именно этой усиленной надорванной выделкой произношения, грубостью подделки, усиленностью картавки и грассейемана, неприличием произношения буквы р и, наконец, в нравственном отношении — тем нахальным самодовольством, с которым они выговаривают эти картавые буквы, тою детскою хвастливостью, не скрываемою даже и друг от друга, с которою они щеголяют один перед другим подделкой под язык петербургского парикмахерского гарсона». Однако всем так хотелось быть французами! «Тело моё родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской», — сказал замечательный русский писатель Денис Фонвизин в «Бригадире» (1769 г.)

Дух! Тоже важная штука. И что важнее — язык или дух? Неразрывные это понятия или они могут существовать и действовать раздельно? Как Пушкин, воспитанный в среде, где не только говорили, но и думали по-французски, стал «солнцем русской поэзии», эталоном не только русского языка, но и русского духа? И может ли иностранец, правитель, для которого язык государства, которым он управляет, чужой, проникнуться духом чуждого ему с рождения народа, стать истинным патриотом этого государства? А если может, то так ли уж важно, на каком языке он говорит?

Однако язык — не только инструмент общения между разными людьми. Он носитель культуры, менталитета, традиций и истории каждого народа. Более того, язык — многосложный блок информации об отдельно взятом человеке, которая отражена в его ДНК и передаётся по наследству его потомкам. В ДНК записана программа построения организма человека в пространстве и времени в виде многомерного образно-волнового кода. Также ДНК содержит информацию обо всех тех людях, кто принадлежал и принадлежит к одному земному роду. На уровне ДНК представлена только часть информации, основной её контент хранится в морфогенетическим поле на солитонах — особых волнах, которые могут существовать очень долго и которые способны запоминать условия своего возбуждения. Морфогенетическое поле постоянно меняется, отражая динамику развития или деградации человека и человечества, влекущие соответствующие изменения на уровне ДНК через транспозоны — блуждающие гены, которые меняют пространственное расположение в соответствии с изменениями морфогенетического поля. Перезапись информации на уровне морфогенетического поля невозможна, однажды записанная, она хранится вечно. Совокупность индивидуальных морфогенетических полей людей, принадлежащих к той или иной этнической группе, объединяется в общее морфогенетическое поле народа, расы. Расовая память хранит информацию обо всём, что происходило со всеми входящими в неё родами за всё время их существования, весь их уникальный опыт.

А теперь, как говорится в одном смешном анекдоте, попробуем со всей этой… со всем этим грузом взлететь!))

Выходит, согласно данной теории, язык — основополагающее условие при выборе правителя государства?  Вряд ли. Дух важнее!

Вот Елизавета, дочь европоклонника Петра и «немки» Екатерины, страстная галломанка, мечтавшая выйти замуж за Людовика XV либо за юного герцога Орлеанского, основательница Университета и Академии художеств, впустила в два высших учреждения страны огромное количество иностранных «учёных», которые начиная с 1725 и до 1841 г. идеологически переделывали русскую историю. Среди них были шпионы, посланцы Ватикана, тайные резиденты глав европейских государств, аферисты и проч. С ними вёл непримиримую борьбу русский гений М. В. Ломоносов, его поддержали многие значительные русские ученые: А. К. Нартов, И. Горлицкий, Д. Греков, М. Коврин, В. Носов, А. Поляков, П. Шишкарев и др. Они подали жалобу в Сенат, но были арестованы. Ряд из них (И. В. Горлицкий, А. Поляков и др.) «были закованы в кандалы и посажены на цепь». Около двух лет пробыли они в таком положении, но их так и не смогли сломить. Ломоносова и Горлицкого «за неоднократные неучтивые, бесчестные и противные поступки как по отношению к академии, так и к комиссии, и к немецкой земле» решено было казнить, Грекова, Полякова, Носова жестоко наказать плетьми и сослать в Сибирь, Попова, Шишкарева и других оставить под арестом. Излишне спрашивать, коего духа была сия «великая российская просветительница».

Языку научиться можно. Достоевский пишет: «В сущности, ведь для чего мы учимся языкам европейским, французскому, например? Во-первых, попросту, чтоб читать по-французски, а во-вторых, чтоб говорить с французами, когда столкнёмся с ними; но уж отнюдь не между собой и не сами с собой. На высшую жизнь, на глубину мысли заимствованного, чужого языка не достанет, именно потому, что он нам все-таки будет оставаться чужим; для этого нужен язык родной, с которым, так сказать, родятся. Но вот тут-то и запятая: русские, по крайней мере, высших классов русские, в большинстве своем, давным-давно уж не родятся с живым языком, а только впоследствии приобретают какой-то искусственный и русский язык узнают почти что в школе, по грамматике. О, разумеется, при большом желании и прилежании, можно наконец перевоспитать себя, научиться даже до некоторой степени и живому русскому языку, родившись с мёртвым. Я знал одного русского писателя, составившего себе имя, который не только русскому языку выучился, не зная его вовсе, но даже и мужику русскому обучился — и писал потом романы из крестьянского быта. Этот комический случай повторялся у нас нередко, а иногда так даже в весьма серьёзных размерах: великий Пушкин, по собственному своему признанию, тоже принужден был перевоспитать себя и обучался и языку, и духу народному, между прочим, у няни своей Арины Родионовны. Выражение «обучиться языку» особенно идёт к нам, русским, потому что мы, высший класс, уже достаточно оторваны от народа, то есть от живого языка (язык — народ, в нашем языке это синонимы, и какая в этом богатая глубокая мысль!) (…) Вся нравственно-развивающая сила… минует нашу новую школу, именно из-за упадка в ней русского языка. Или, может быть, реформаторы наши считали, что русскому языку у нас не надо учиться вовсе, кроме разве того, где ставить букву Ѣ, потому что с ним родятся? Но то-то и есть, что мы, в высших классах общества, уже перестаем родиться с живым русским языком — и давно уже. Живой же язык явится у нас не раньше, как когда мы совсем соединимся с народом».

Итак, язык познаваем. А через него — и дух народа, соединение с народом. Иначе как другим иностранным правителям и их супругам удавалось настолько проникнуться духом, «переродиться в русского», чтобы даже принять мученичество за свой народ, за православную веру, которая не была им родной изначально? Как стяжать тот русский дух, символ духовно-тварного начала народа, который является стержнем жизненных смыслов русских людей? Я думаю, только через  Православие. Православие вознесло русский дух до общенациональной государственной 

идеи. «К чему играть в слова, скажут мне: что такое это «православие»? И в чём тут особенная такая идея, особенное право на единение народностей? И не тот же ли это чисто политический союз, как и все прочие подобные ему, хотя бы и на самых широких основаниях, вроде как Соединенные Американские Штаты или, пожалуй, даже ещё шире? Вот вопрос, который может быть задан; отвечу и на него. Нет, это будет не то, и это не игра в слова, а тут действительно будет нечто особое и неслыханное; это будет не одно лишь политическое единение и уж совсем не для политического захвата и насилия, — как и представить не может иначе Европа; и не во имя лишь торгашества, личных выгод и вечных и всё тех же обоготворенных пороков, под видом официального христианства, которому на деле никто, кроме черни, не верит. Нет, это будет настоящее воздвижение Христовой истины, сохраняющейся на Востоке, настоящее новое воздвижение креста Христова и окончательное слово православия, во главе которого давно уже стоит Россия. Это будет именно (…)  союз, основанный на началах всеслужения человечеству, и, наконец, на самое обновление людей на истинных началах Христовых». — так определяет Православие Достоевский.

«По неподражаемо прекрасному уподоблению Самого Спасителя, божественное учение Его в жизни человеческих обществ есть как бы «мал квас, который все смешение квасит» (Матф. 8:33). Искренно и честно воспринятое, оно проникает до сокровеннейших тайников души человеческой и способно до неузнаваемости, диаметрально изменить всё духовное существо человека. Всемирная история хранит на своих страницах множество фактов дивного преображения и отдельных лиц и целых народов (…).Но едва ли не самый величественный и поразительный пример благотворного воздействия христианства представляет именно наше отечество, земля святорусская», — пишет профессор богословия А. А. Царевский. И продолжает: «Таким образом, Православная церковь Христова изначала и всегда была и есть объединяющее начало и основная стихия русского народности; Православие легло краеугольным камнем великого здания России, и на нём зиждется наше национальное единство, цельность и самобытность». И кто постигнет язык, постигнет и дух народа. А кто постигнет дух, тот неуклонно придёт к Православию.

Наталья Лясковская