Эта замечательная книга читается взапой по всякому. Сначала хочется полистать и отведать московских разностей (а книга, прежде всего о своеобычном быте Москвы и совершенно разнообразных понаехавших отовсюду москвичах). Насмеявшись и погрустив вслед за персонажами, непременно тянет пережить повествование от начала до конца. Очередная «Московская сага», объединяющая некоторую эпичность повествования с семейными бытописаниями, – оригинальна человеческой и творческой оригинальностью авторов, – двух сестёр – совершенно московских барышень. За рассеянным взором юных свидетелей уходящих и приходящих эпох – вдумчивая наблюдательность, удивительная памятливость – внимательная к характерным мелочам. Конечно, только повзрослев, они сумели вполне осознать величие и трагикомизм взрастившего их бытования. Удивительно тонкие психологический портреты бабушек и дедушек опрокидывают читателя в ретроспективное, – в давно ушедшую и забываемую эпоху. В то безмерно трагическое время каждая деталь одежды, каждый поступок и слово отражали самостоянье человека в борьбе за самосохранение и существование. Сопереживающее перо авторов и передаёт нам ту атмосферу и те характеры:

«Когда мы были маленькими, бабушки делились на две категории: «простые» и «дамочки». «Простые» бабушки ходили в халатах или сарафанах, летом на голове платок в цветочек, а зимой – два платка: белый, до бровей, – снизу; сверху – серый шерстяной… Старушки «из бывших», «дамочки», носили шляпки с остатками стекляруса, птицами, вишенками и перышками… Некоторые дамы в таких нарядах были не лишены этакого «шапоклякского» шарма, но другие выглядели так жалко, что слезы накипали… Наши «дамы» поражали смесью призрачности и внутреннего упрямства: «Неужели я буду так унижаться, чтобы гоняться за модой?!»»

Вопреки гнусности и смертельной протраве той жизни все в том роду сумели (каждый по своему) сохранить удивительное достоинство. В этом и дореволюционная закваска или выплавка характеров огненной магмой, неуничтожимая природная доброта и порядочность или взаимовоспитание близких жизненным примером. Психологическое описание характеров выводит на глубокое осмысление мировоззренческих вопросов нравственности, религии, наделяя произведение определённой философичностью (одна из сестёр закончила философский факультет МГУ), – персонажи во времени, время в персонажах. В этом смысле характерен портрет бабы Кати:

«Когда я спросила бабушку, почему она не верит в Бога, она ответила: «У нас в гимназии был такой смешной батюшка». Вероятно, батюшка проигрывал на фоне вдохновенных преподавателей естественной истории. Но тем не менее именно от бабушки Кати я первый раз услышала слово «грех». «Не играй с хлебом (я катала хлебные шарики) - это грех». Было понятно, что грех – не просто плохой поступок. Это действие, выходящее за рамки человеческого мира, разрушающее что-то в мироздании. «Никогда не отговаривайся болезнью близких, а особенно детей. Помни: каждое сказанное слово не повисает в воздухе, а падает на чью-то головку». «Не становись между мужем и женой». Библейскую истину, что все тайное становится явным, мы тоже узнали от бабушки: «Сколько веревочка ни вейся, а все кончик найдется», – часто приговаривала она. Бабушка отличалась немногословием и никогда не врала… Один из ее важнейших принципов «Готовься к худшему» не выражал пессимизма. Наоборот, в этом была готовность бороться за жизнь, не теряться перед лицом опасности. Оборотной стороной этой позиции была способность ценить, принимать жизнь, радоваться любому ее дару… Прибегая с завода на сорокаминутный обеденный перерыв, она торопливо ела, держа перед собой книгу. Жизнь духа она никогда не ставила на второе место после «насущных потребностей», потому что именно это и было для нее самой насущной потребностью… Безусловно, в ее труде был невысказанный религиозный смысл: «работая – работаешь Богу». Так трудятся в монастырях: неторопливо и не покладая рук. Она не терпела халтуры. Образно говоря, с изнанки все должно быть так же, как с лица… Если мы пытались оправдаться тем, что другие поступают так же или еще хуже, бабушка сердилась: «Чужими грехами не спасешься»».

Я обрываю цитату при сильном желании продолжить, – как в подлинной литературе захватывает и содержание и форма. У всех близких баба Катя вызывала то отношение, которое высказала её дочь Аля: «Какая ты хорошая!» – сказала как-то мама, обращаясь к бабушке. «Потому что много лет прожила с твоим отцом!» А отцом Али, то есть мужем бабы Кати был «анекдотически добрый, увлекающийся, авантюрный Исаак Владимирович». О нём – отдельная глава, от которой не оторваться, впрочем, как и от всех других.

Удивительно, в огромном роду наши барышни-писательницы обнаружили только одного отрицательного персонажа. Но зато это был изощрённый злодей, – его сын, защищая мать с топором в руках, выгнал его из дома… Дед был из «бывших» – поэт-философ-дилетант, не признанный гений… Гнилость этого характера может быть отражала загнивание культурных слоёв начала ХХ века, в экстазе декаданса не только проглядевших революционную катастрофу, но и накликавших её…

Перечитываю с наслаждением – теперь уже удивительно красиво изданную книгу, с тёплыми фотографиями, изысканно подобранными иллюстрациями, большинство из которых отца сестёр – талантливого живописателя старой Москвы Николая Васильевича Андреева. На презентации издатель говорил, что всё двигалось очень трудно, а результат оказался грациозным. Конечно, захватывает высокая литература, которая очередной раз поражает: какие образы! такая вязь улиц и времен! а – свидетельствую – ничем не отличается от действительности. Сестры-писательницы для меня – родные, у меня с Лялей Андреевой общие дети и внуки, я долго прожил с некоторыми персонажами книги… Уверен – внуки тоже будут читать с наслаждением. И не только наши…

Виктор Аксючиц, философ, член Политического Совета партия "Родина"