Требует искусство новых жертв,

требующих нового искусства

Вера Павлова.

Самые простые вопросы приходят обыкновенно последними. Живёшь и всё тебе ясно, а поедешь на заседание Совета по культуре и искусству при Президенте и вдруг остановишься перед союзом «и» в самом имени Совета. Отчего культура и искусство? Разве искусство не культура? И отчего часто так же литература и искусство? А вот ни музыка и искусство, ни театр и искусство, ни кино и искусство. Ну и раздумаешься. Заглянешь во Владимира Иваныча Даля, а там про искусство-то только меленько в примерах к слову «искушать» и противопоставление его природе. А культура – «обработка и уход, возделывание умственное и нравственное». Маловато. Ну, значит, надо идти к всезнающему интернету. А там:

В 1952 г. американские культурологи А. Крёбер и К. Клакхон, систематизируя известные им определения культуры, насчитали 164 определения. В 1970-е гг. число определений достигло 300, в 1990-е гг. превысило 500. В настоящее время их насчитывается около 1000, что не удивительно, так как культурой является все, созданное человеком, весь человеческий мир.

Нет, уж лучше остаться с Далем, что культура – умная почва, а искусство – «знание умение, развитая навыком или учением способность». И понимать культуру, как живое целое, единое духовное, даже национально-духовное пространство, складывающееся в истории с органической естественностью. И тогда будет понятно, почему и искусство и поблагодарить этот умный союз, так хорошо чувствующий различия.. Для наглядности, чтобы сразу с порога стало ясно, про что я пытаюсь сказать, возьму и прямо скажу, что икона – это культура, а «Черный квадрат» - только искусство. Догадываюсь, что эта наглядность раздражит читателя. Но граница проходит именно тут.

Культура непременно национальна и таинственно касается неба, а искусство «устраивается» на земле и часто ищет как раз чужого взгляда и внимания, ему границы тесны (как там Сальери у Пушкина говорил «я, наконец, в искусстве безграничном достигнул степени высокой»). И в слове, когда оно органично и помнит, что оно родня Слову, которое было вначале, тоже тотчас различишь, где культура, а где только искусство (отчего литература и искусство). Чтобы совсем в тонкости не уходить, скажу ещё, что чувствую и что, собственно, и заставило сесть за эту заметку.

Мне кажется, что в последнее время мы всё больше делаемся детьми искусства и все больше теряем из виду культуру, как живую землю. Культура уже кажется тормозом, уздой для своевольного искусства, что особенно видно по театральным «новым прочтениям» классики. И чем новее такое «прочтение», тем оно и дальше от сердца, традиции, Бога и мира. Добро открыто и просто, а зло – изобретательно и картинно, обольстительно, искусно и искусительно (не зря у того же Даля «искусство – половина святости, лицемерие, притворство»). И литература все чаще забывает о пограничном союзе « и», о небесной родине и оказывается искусством с зеркальцем пушкинской царицы («Свет мой, зеркальце, скажи…») – всё будто немного на сцене и на показ, немного «селфи». И если духовный голод еще не очевиден, то потому что, как и при физическом потреблении мы «едим чужое» с «наполнителями», «улучшителями вкуса» и иными картинными искусственностями.

Временами начинает казаться, что простоте и культуре, как почве, объявлена война, потому что за простотою и земной ясностью не спрячешься. Умные господа торопятся под шумок выветрить смысл из самых высоких понятий. Особенному гонению (даже и прямо изгнанию) подвергаются слова «Родина», «добро», «идея», «справедливость». Принеси сегодня молодой человек в редакцию «Московского комсомольца» стихотворение «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!» сотрудники иронически переглянутся за его спиной и брезгливо посоветуют отнести стихи в «Завтра», как приговор обреченному. Или сунься в «Коммерсант» со строками «Сила народная, сила могучая – совесть спокойная, правда живучая. Сила с неправдою не уживается, жертва неправдой не вызывается». Ведь засмеются в лицо.

Да уж и не напишет никто сегодня таких стихов – воздух безвременья заразителен. И теперь уж только в старых сборниках можно утешиться сердцем и проститься с русской музой, которая была зрячей и печали не прятала да держалась любовью. Вот не могу отказать себе в счастье процитировать старое стихотворение вятской поэтессы Светланы Сырневой. Напишу в строку, потому что иногда в таком написании слышнее глубина и свет мысли: «Помню: осень стоит неминучая, восемь лет мне и за руку – мама: «Наша Родина – самая лучшая и богатая самая». В пеших далях – деревья корявые, дождь то в щеку, то в спину, и в мои сапожонки дырявые заливается глина. Образ детства навеки – как мы входим в село на болоте. Вон и церковь с разрушенным верхом, вся в грачином помёте. Лавка низкая керосинная на минуту укроет от ветра. «Наша Родина самая сильная, наша Родина самая светлая». Нас возьмет грузовик попутный, по дороге ползущий юзом, и опустится небо мутное к нам в дощатый гремучий кузов. И споет во все хилые ребра октябристский мой класс бритолобый: «Наша Родина самая вольная, наша Родина самая добрая». Из чего я росла-прозревала, что сквозь сон розовело? Скажут: обворовала безрассудная вера. Ты горька, как осина, но превыше и лести и срама – моя Родина самая сильная и богатая самая». Поневоле остановишься и перемолчишь близкие слезы.

А ведь теперь и «Наши» в селигерских лагерях прочитать такие стихи, может, еще прочитают, а уж написать не напишут, как и «мой друг, Отчизне посвятим…», страшась, что их товарищи завтра в интернете напишут им на полях «ацтой» (так нынешние брезгливцы пишут слово «отстой», чтобы было еще глумливее). Любить Родину стало не модно. Что скажет «Эхо Москвы», как прокомментирует канал «Дождь». Сохрани Бог попасть на язык господам Ганопольскому или Шендеровичу. Какая такая Родина? Какое такое государство? «Режим»!

Странно так поворачивать разговор, но и не повернуть нельзя. Общественная палата обеспокоена, что исламские вербовщики соблазняют наших молодых людей не денежными посулами, а тем, что там, в Сирии, Ираке проходит линия фронта борьбы с мировым злом равнодушия и потребления. И я тотчас вспоминаю, как у нас, на писательских встречах в Ясной Поляне, молодой умный испытатель христианства Антон Савин с досадой говорил в 2005-м году «огромный азиатский мир – это не просто наш стратегический партнер, а именно то место, где целые народы живут так, как хотели бы жить лучшие люди из народа русского, а мы только твердим, что Омар Хайям, конечно великий поэт, но нынешние мусульмане – грязные террористы и не более того». А через год приехал с русской девушкой - женой в хиджабе уже из Ирана, где потом и остался, потому что нашел там живое пламя, которого ищет молодое сердце, но уже не может найти его дома. И торопится поддержать и оправдать себя Достоевским, что нынче в России «нравственных идей совсем нет; вдруг ни одной нет и, главное, с таким видом, что как будто их никогда и не было. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России». А я с горечью думаю, если бы мальчики в России по-прежнему горели свободою в России и посвящали Отчизне сердце, а девочки писали бы «Наша Родина самая сильная и богатая самая», Антон и его молодая жена жили бы дома, радовались родной сильной церкви, и никакой вербовщик не смел бы переступить границу России, потому что молодое русское сердце было бы занято своим домом и своей верой. А будь культура тверда и искусство не своевольное дитя, а высокая часть этой родной культуры, её яркий молодой голос, то не от нас, а к нам бежали бы молодые люди за силой и верой.

Ругай - не ругай Советский Союз, а он еще был дитём России, её лучшего света и пленял молодые сердца не одной Кубы или Латинской Америки, а и старой культуры Китая и Индии. Мы и на последнем Совете по культуре призывали к хранению культуры и живого наследия, звали к духовной строгости, а все-таки как будто немного и оглядывались – как бы сказать поделикатнее, не задеть демократии, не обидеть своих и чужих иронистов. И сам уж вот ловлю себя на том, что осматриваюсь – как бы половчее пройти. А «они» не боятся, у них дороги широкие, за ними «цивилизованные страны» и «мировое сообщество». Ну, уж и нам пора бы дома жить и не стыдиться отеческой строгости, чтобы семья была здорова, а дети открыты и доверчивы. Сколько можно на сквозняках-то жить – некоторые двери и окна можно бы и закрыть, чтобы не так дуло. А уж что они закричат о тирании, цензуре, «режиме» можно не сомневаться. Да только мы ведь дома, а не на «постоялом дворе». И пусть их…

Валентин Курбатов,

писатель, член Президентского Совета по культуре.