10 февраля 2013 года — Собор новомучеников и исповедников Российских

«Говорящие» цифры

Невозможно перечислить всех новомучеников Русской Православной Церкви, которые своей кровью сохранили христианскую Церковь — утвержденную также своей кровью мучениками древности. Кстати, c греческого мученики (martyros) переводятся как свидетели, и засвидетельствовали они, что Бог есть, — Единый Бог, Творец, Спаситель, Утешитель мира.

На Юбилейном Архиерейском Соборе, проходившем в августе 2000 года, были обнародованы страшные цифры:

• в 1918–19 годах было расстреляно (по разным оценкам) от 827 до 3 000 священнослужителей;

• в 1922 году в связи с кампанией по изъятию церковных ценностей расстреляно 8 100 церковнослужителей;

• в 1929–33 годах арестовано около 40 000 священнослужителей;

• в 1937 году арестовано 136 900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85 300 человек;

• в 1938 году арестовано 28 300, расстреляно 21 500;

• в 1939 году арестовано 1 500, расстреляно 900;

• в 1940 году 5 100 и 1 100 соответственно;

• в 1941 году  4 000 и 1 900 соответственно;

• в 1943 году арестовано более 1 000, расстреляно 500.

Собором были канонизированы 1 154 святых угодника, из которых 1 090 — новомученики и исповедники российские, пострадавшие в XX веке.

История одной семьи

Слава Богу, наши родственники не стали жертвами репрессий, избежали они и арестов, но спокойной и безоблачной их жизнь не назовешь. Об их жизненных коллизиях не раз рассказывал нам недавно ушедший от нас отец и дедушка — Глаголев Вячеслав Александрович, не доживший всего полгода до своего 90-летия.

Его воспоминания легли в основу сочинения его внучки Кати, написанного восемнадцать лет назад. Сочинение заняло первое место в конкурсе, проводимом Королёвским отделением Фонда славянской письменности и культуры, и было напечатано в журнале «Москва» (№ 4, 1995 год).

Глава большого семейства

Нет и не было ни одного человека в нашей стране, который мог бы сказать, что и революция, и Великая Отечественная война не повлияли на судьбу его родственников. Моя семья тоже не была исключением.

Мой прадедушка Александр Иванович Глаголев родился в 1874 году. После окончания ускоренных курсов при Тульской семинарии он стал служить дьяконом в храме села Ильино Епифанского уезда Тульской губернии.

Многодетное семейство Александра Ивановича (его супруга Ольга Тимофеевна родила тринадцать(!) детей, четверо из которых умерли в младенчестве), кормилось, в основном, за счет небольшого хозяйства: лошади, коровы Маруськи, овец и кур. Жить в достатке было совсем непросто, да еще в 1905 году сгорел их дом, и пришлось экономить каждую копейку для постройки нового.

Но все эти трудности оказались незначительными по сравнению с теми, которые принес 1917-й год с его лозунгами: «Религия — опиум для народа!», «Грабь награбленное!» и т.д.

Как и следовало ожидать, прадедушка революцию воспринял крайне отрицательно — да и как церковнослужитель мог голосовать «за», когда был свергнут и убит Помазанник Божий! Этого же мнения придерживался и его старший сын Виталий, который пошел по стопам отца и служил недалеко от Тулы, в селе Краснобуйцы. Через некоторое время и Александру Ивановичу, и Виталию пришлось оставить свою работу в храмах, и началось их «хождение по мукам».

Прадедушка, чтобы не подвергать детей и жену риску, временно перебрался к старшей дочери Вере в Москву. В течение года он, церковнослужитель(!), работал извозчиком на Савеловском вокзале. Виталий, изрядно поколесив по стране и перебиваясь всевозможными заработками, в конце концов осел в Крыму, в Симферополе.

Борьба с Церковью, ставшая практически государственной политикой, была открыто обличена Патриархом Тихоном в его Послании Совету Народных Комиссаров еще в октябре 1918-го года. Он писал: «...реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает сказать вам горькое слово правды. ...Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем невинных, а просто по огульному обвинению в какой-то... "контрреволюционности". Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы и посылаете священников на грязные работы. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей… Вы заградили доступ в Московский Кремль — это священное достояние всего верующего народа».

Но чем дальше, тем труднее становилась жизнь церковнослужителей, гонения все усиливались и достигли своего апогея в 1922-м году, когда членами ВЦИК был принят Декрет об изъятии церковных ценностей — якобы для борьбы с ужасным голодом.

Вождь нашего государства в секретном письме членам Политбюро¹ дает такие рекомендации: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления...»

И далее: «...мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий...

...Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать...»

И это несмотря на то, что в связи с чрезвычайным положением в стране Патриарх Тихон выступал с Воззваниями к «Народам мира и к православному человеку», к православному русскому народу о помощи голодающим, с Посланиями к главам отдельных христианских Церквей!

В феврале 1922-го года, за месяц до приведенного выше письма, он писал: «...во всех храмах начались сборы денег… на оказание помощи голодающим. Мы нашли возможным разрешить …жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления... Мы призываем верующих чад Церкви… к пожертвованиям...».

Но голос Русской Православной Церкви был заглушен. Патриарх Тихон был объявлен врагом советской власти, а столь срочные распоряжения советского правительства были немедленно воплощены в жизнь.

Лишь в 1928-29-х годах, при НЭПе, наступила «кратковременная передышка». Семья прадедушки смогла взять в аренду фруктовый сад. Но Александр Иванович, вернувшийся в Ильино, все время чувствовал себя неуверенно, на него начались наговоры…

Поэтому в 1930-м году он с семьей перебрался в ближайший город Богородицк, где они сняли угол в доме на Воронежской улице (ныне улица Коммунаров). И дьякон Глаголев стал… счетоводом в лесничестве.

Богородицк, улица Воронежская

Через три года умерла его жена, оставив на руках Александра Ивановича двух младших детей: моего 10-летнего дедушку Славу и его 12-летнюю сестру Валю.

А в 1935-м году в Богородицкой газете «Коммунар» появилась заметка о прадедушке, как о явном враге народа, «пригревшемся в теплом местечке».

Почувствовав, что дело приобретает серьезный оборот, Александр Иванович продал свою кормилицу корову и вместе с младшими детьми уехал в Крым к старшим детям — сыну Виталию и дочери Вере. Здесь он устроился работать сторожем в Доме отдыха в Судаке.

Александр Иванович Глаголев с дочерью Валентиной и сыном Вячеславом. Крым, Судак, 1940 год

В Великую Отечественную войну 1941–45 гг., во время оккупации Крыма немцами, прадедушке каким-то чудом удалось избежать расстрела, а в l947-м году его наконец-то рукоположили в священники, и он до самой своей кончины в 1954-м году служил в храме села Александровка недалеко от Симферополя.

Отец Александр (Глаголев)

Старший сын

К моменту приезда Александра Ивановича в Крым его старший сын Виталий Александрович был уже женат и имел двоих детей.

Его супруга Анфиса Николаевна была приемной дочерью в богатой дворянской семье Кондратьевых, имевших собственный дом в Симферополе. Трое ее сводных братьев стали впоследствии офицерами в армии П.Н.Врангеля. Самому младшему из них, Геннадию, было всего восемнадцать лет.

«После разгрома Русская армия П.Н.Врангеля вместе с гражданскими беженцами (всего 135 тысяч человек) была вывезена в Константинополь. Армия генерала Врангеля смогла создать при неблагоприятных условиях крепкий центр Русской государственности на чужбине и блестяще дисциплинированную... армию»².

Но, тем не менее, по словам Геннадия, каждый корабль, шедший в Россию, они провожали со слезами на глазах…

После долгих скитаний по странам мира (он был и в Саудовской Аравии, и в Дании, и во Франции) Геннадий попал в Америку.

А теперь вернемся к судьбе Виталия Александровича Глаголева, моего двоюродного дедушки.

Когда началась война, Виталию Александровичу было уже за сорок. Почему его не призвали в армию — неизвестно. Мой дедушка Слава предполагает, что ему удалось избежать призыва из-за своих религиозных убеждений. Но это всего лишь его предположение…

Во время оккупации Крыма в 1943-м году Виталий в числе прочих был отправлен в Германию, где долгое время проработал сварщиком. К моменту окончания войны перед ним, как и перед многими русскими пленными, встал вопрос: возвращаться ли на Родину?

Ведь ни для кого из них к тому времени не было секретом, что возвращающиеся из плена люди часто даже не доезжали до родных мест, оказываясь на десять и более лет в советских концентрационных лагерях.

И хотя он очень тосковал по жене и детям; все-таки Виталий Александрович решил остаться за границей, ибо оказался в американской зоне, откуда выезд в любую страну мира был очень прост. Так он оказался в Бразилии, где стал священником в православном храме города Сан-Паулу.

Долгие годы семья ничего не знала о судьбе мужа и отца. Интересная деталь: Анфиса Николаевна была страстной гадалкой, и сколько раз ни раскладывала карты, всегда выходило, что ее муж жив. С этой верой она и жила…

В 50-х годах ее брату Геннадию, обосновавшемуся в Америке, случайно попала газета, в которой Международным Красным Крестом был помещен список лиц, эмигрировавших после войны. По всей вероятности Геннадий Николаевич уже состоял в переписке с сестрой (она никуда не уезжала из их дома в Восточном переулке) и, конечно же, знал фамилию ее без вести пропавшего мужа. Каково же было его удивление, когда в списке эмигрантов он увидел: Глаголев Виталий Александрович, священник, город Сан-Паулу. Чтобы удостовериться, что это муж его сестры, Геннадий Николаевич послал в Бразилию запрос. Когда Виталий ответил, исчезли последние сомнения.

А затем, через посредничество Геннадия Николаевича, началась многолетняя переписка Виталия Александровича и Анфисы Николаевны (напрямую писать жене Виталий боялся, чтобы не подвергать риску своих близких).

И Виталий Александрович, и Геннадий Николаевич так и не вернулись на Родину, хотя последний дважды приезжал в Советский Союз, в отчий дом.

Человеческие трагедии XX века

В мире нет случайностей и совпадений, всё подчинено высшему закону — Божиему Промыслу. Все эти приказы, секретные письма, направленные на борьбу с Церковью, стали временным явлением, хотя и исковеркали жизни многих людей. И все же — не в тридцать лет прадедушка, как того хотел, стал священником, а в семьдесят. Но стал! А его сын смог продолжить служить Богу лишь в Бразилии и служил до конца своей долгой жизни (он прожил восемьдесят четыре года и умер в 1982-м).

Эта дикость по отношению к религии была, по-моему, как наказанием всему народу за события 1917-го года, так и суровым испытанием всем верующим людям. И то, что многие из них пронесли в своем сердце через все ужасы, мучения и лишения ВЕРУ, надеясь на лучшие времена и уповая на Бога, воздалось им не только светлой памятью и уважением потомков в этом мире. Но и — что, может быть, более важно — за их мученический венец особыми милостями и любовью Того, верой в Которого они жили.

Три разные судьбы, три человеческие трагедии... Миллионы человеческих трагедий, сложившихся в одну, страшную, полную мучительных загадок, — это история нашей Родины в ХХ веке!

Екатерина Кострюкова

Ольга Глаголева

------------------------------------------------------------------------

¹Секретное письмо В.И.Ленина членам Политбюро от 19 марта 1922 года.

²А.А.Кузнецов «Божий Промысл» («Наш современник», №4, 1991).