Василий Дмитриевич Поленов. Привели детей. Из цикла картин "Из жизни Христа"

«Человек человеку – волк» - писал небезызвестный идеолог капитализма, англичанин-материалист Гоббс. «Человек человеку – бревно» - сказал, умирая молодым, демократ и критик Н.А. Добролюбов. Однако, два  этих афоризма, «афористические метафоры» - суть  переложения совершенно иной этико-религиозной концепции, которая, по Л. Фейербаху, в подлиннике, звучит так: «Человек человеку Бог» - «Homohomini Deusest». 

Сегодня, пожалуй, трудно и поверить, что сей ученый муж, был едва ли не единственным образцом и учителем Фридриху Энгельсу. Марксистско-ленинская философия, долбившая наши умы, как и бы не заметила смысла изречения Л. Фейербаха, носившего общечеловеческие ценности. Его идеи назвали «концом немецкой философии» и постарались забыть. Ленинская диалектика – диалектика топора (борьбы) за «мировую революцию» предпочла Гоббса. Взмах невиданного топора ударил безжалостно, море крови разлилось по многострадальной России. «Новая власть» (от семнадцатого года), на две трети не русская, навязала свои нормы и законы, свою литературу. Свое искусство. Свое понимание действительности. Писатели, философы, священники «Руси уходящей» - уходили, принуждены были уходить под угрозой смерти, гибели, они вынужденно оставили родину, увезли с собой горсть русской земли, ладанку, память о той России, «которую потеряли» .

И какова же была эта «сила» этой «новой власти» власти разрушителей, революционеров, - той, что зацепила даже И. В. Сталина, чтобы вот так спутать «божий дар с яичницей»: «Если мир находится в непрерывном движении и развитии… значит, капиталистический строй можно заменить социалистическим». Или вот: «Если переход медленных количественных изменений в быстрые и внезапные качественные изменения составляет закон развития, то ясно, что революционные перевороты, совершаемые угнетенными классами, представляют совершенно естественное и неизбежное явление. Значит, чтобы не ошибиться в политике, надо быть революционером, а не реформатором». (Сталин И.В. «Вопросы ленинизма» М., 1947 г., стр. 540-541). Таким образом, философию, как высшую форму проявления человеческого духа, а вслед за этим – и искусства, и литературу (и даже языкознание) – пристегнули к политике. Пролилось море крови. Совершенно очевидно, что власть, чтобы оправдать свои политические амбиции, способна не только на насилие, но она же - способна и отыскать любую (угодную ей в некий промежуток времени), доктрину. Так и есть: одна из таких пристежек не так уж безобидна: «Философы лишь различным образом объясняют мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». ( Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, Т. 3, стр. 4) Такой «гениальный зародыш нового мировоззрения» из «Тезисов о Фейербахе» - он годится к любой политической порке, любой власти, смотря по тому, чем этот «зародыш» кормить. В тезисах две неразрешимые задачи, которые кажутся актуальными и теперь: объяснить мир – принадлежит философии, изменить мир – политике, власти, этой науке насилия. Писателю же – остается – или подчиняться и следовать в фарватере власти, или… Выбор для художника невелик: или обслуживай власть, сгибай спину под ярмо, либо – поднимись над схваткой и пиши то, что органически присуще именно тебе, и никому больше.

Русский человек, (если он русский - писатель, поэт, художник) – чаще выбирает второе. Он живет нескладно, голодно, бито и разбито, но в итоге жизнь его превращалась в стройную и достойную песню. Быть может, это объясняется сущностью русской души: если уж говорить, то правду, и всю правду до конца, если гнуть палку, то обязательно перегнуть. Если уж жечь свечу, то с обеих сторон. Как говорят рязанские мужики: «Пить, так чтоб лета качало». (Возможно именно здесь корень всех «случайных» революций, которые не привились нигде, только на русской почве).

Когда у нас стали писать о репрессиях, реабилитациях – некий «мейнстрим»  направляемый «пятой колонной» - ловко подхватил эту тему, развил, многократно усилил и превратил тихий голос покаяния – в эхо разрушения, самоуничтожения. «Некие» писатели - вновь ловко встроились «во власть» и вместо «уберите Ленина с денег» или «Братской ГЭС», договорились уже и до того, что Русская империя – вся – была и есть - ошибка истории.

Писаниями о лагерях (за исключением, быть может, лишь В. Т. Шаламова) давно перестали удивлять, потому что там нет главного условия искусства: художественности. Где же они, оригинальные художественные произведения с истинной, непреходящей ценностью, не подшитые политической подкладкой? Где светлые пятна души русской? Открыт ли хоть один тип, который можно было бы поставить рядом с П. Каратаевым, Поликушкой, Г. Мелеховым? 

Вот что говорит Э. Хемингуэй (а уж он-то знал тему «писатель-власть», как никто другой, все эти «пятые колонны» - были опознаны им, разобраны, вошли в энциклопедии, в том числе и журналистики): «Ходульная журналистика не становится литературой, если впрыснуть ей дозу ложноэпического тона. Заметьте еще: все плохие писатели обожают эпос». («Смерть после полудня»). Откроем статью «Старый газетчик пишет»: «Писатель может сделать недурную карьеру, примкнув к какой-нибудь политической партии, работая на нее, сделав это своей профессией и даже уверовав в нее. Если дело партии победит, карьера такого писателя обеспечена. Но все это будет не в прок ему как писателю, если он не внесет своими книгами чего-то нового в человеческие знания». Внести новое - в человеческие знания, новое в науку о человеке – вот, по крайней мере, подлинная цель литературы, писательства. Так должен ли участвовать в политике писатель? Должен. «Чистое искусство», «искусство для искусства» - не прошло, не выдержало испытание временем даже и у избранных, подлинных мастеров прозы. В конце концов и они разразились «Окаянными днями». Мне могут возразить, могут сказать, что политика – это карточная игра под интерес, на деньги. Если даже внешне игра идет честно, без видимого азарта и обмана, то помыслы всегда корыстны и грязны. Кто играл в карты – вынужден вымыть руки, кто играл в политику – вымыть совесть. Но есть выбор. И он – в том, чтобы писать лишь то, что хорошо знаешь, что органически присуще тебе как личности.

«Человек человеку Бог» - быть может, сказано с неким эпатажем и самонадеянностью, быть может… Но такой посыл открывает безмерные горизонты для творчества и поисков, открытий и находок. И еще такой настрой обещает неисчислимые трудности в жизни, неустроенность в быту, грозит неизвестностью и непризнанием - при жизни, а может быть и гибелью, но он обещает понимание благодарных потомков. И это и есть тот «русский путь», против которого настроена «пятая колонна». Это и есть тот путь, которым до конца прошли и А. С. Пушкин, и И. А. Ильин, и И. С. Шмелев – до сих пор не оцененный по заслугам писатель. Лишенный в России всего, дома, семьи, единственного сына, расстрелянного некой сумасшедшей «Землячкой», он наперекор всему, в изгнании, вслед за «Солнцем мертвых» (в 1923-м году), измученный травлей «новых властей», писал для России с любовью, и  бесконечно, беспредельно верил в неё. Это ли не пример для нас - верить в Россию...

Василий Киляков