С о.Артемием (Владимировым) на одном из  вечеров Цикла Возвращение на Родину

Продолжение беседы с Еленой Владимировной Мкртчян

- Творчество каких музыкантов не прошло бесследно для вас как для певицы и слушателя?

- В первую очередь это певцы-пророки: Мария Каллас, величайшая трагическая певица XX века, которая дала миру понять, что с ним будет, если он не изменится и пророчествующая о том что с ним может быть, если он все же остановится. Кэтлин Фэрриер, ближе нее для меня музыкантов нет. Разумеется, Шаляпин. У нас были исполнители, близкие к этому совершенству. Надежда Андреевна Обухова. Если говорить о наших днях, то одним из самых благополучных в этом отношении городов я считаю Петербург. Там выросла блестящая плеяда молодых: Елена Рубин, Владимир Чернов, Елена Устинова. И все-таки из всех русских певцов для меня есть одна любимая звучащая душа - Виктория Иванова.

Я глубоко чту подвижников русской музыки: Михаила Плетнева, Григория Соколова, покойных Евгения Светланова, Глена Гульда и Владимира Софроницкого. Особо выделю кинорежиссера Александра Сокурова. Не устаю повторять, что есть лишь один человек, говорящий на моем языке, но неизмеримо более высоком. Это Сокуров. Мой отдаленный голос звучит в некоторых его фильмах-исповедях, самый дорогой из которых «Тихие страницы», в котором звучит моя транскрипция «Песен умершим детям» Малера в сопровождении оркестра Мариинского театра.

- Елена Владимировна, у Вас огромный репертуар. Но наверняка в нем есть самые любимые произведения...

- Поскольку во время учебы меня бесконечно выгоняли, отчисляли, я перестала думать о дипломе и очень рано начала свою концертную деятельность. Но я никогда не искала ни карьеры, ни званий. Я просто пыталась сама, в одиночку, делать то, что обязана делать. И за эти долгие годы, пока я пою, прошла через весь великий мировой океан музыки. Я спела огромное количество величайших музыкальных произведений воистину всех времен и народов, начиная от итальянских духовных песен XIII века и кончая произведениями конца XX века, которые были написаны специально для меня и мне посвящены. Я пропела музыку семи веков. И чем старше я становилась, чем больше сомневалась в своих возможностях, тем определеннее и требовательнее подходила к отбору своего репертуара. В итоге я стала певицей Русского языка, если можно так выразиться. Всю свою жизнь я посвятила возрождению традиций русской вокальной школы. О русской традиции у нас говорить просто не принято. А я вновь и вновь повторяю, что отстаиваю именно русскую традицию. Не итальянскую, и даже не немецкую, которой я очень привержена, а русскую.

- Существуют ли записи этих монографий, о которых Вы говорите?

- Записи есть, но ничего не издано. Кроме трех дисков в Париже и двух в Чехословакии у меня не издана даже монография Александра Сергеевича Пушкина. Нет денег, чтобы издать... А если каким-то непостижимым чудом эти деньги у меня появляются, то я сразу отдаю их в Цикл, потому что Цикл существует в долг. У меня нет ни попечителей, ни помощников, ни жертвователей… и продать мне, к сожалению, тоже нечего.

Но и другие люди оказывали на меня влияния, люди непосредственно моей эпохи. И это тоже россыпи бриллиантов на моем жизненном пути. Конечно, я не достойна ни одного из них, всё это милость Божия. 

Более всего в жизни я люблю ученичество. То, что с самого детства было мне свойственно, и было самым пленительным. Но вот парадокс: нормальные люди с возрастом успевают нарастить какой-то защитный слой, а мой же истончился до такой степени, что факт моего существования уже почти недоказуем. Да, наверное, это уже в каком-то смысле не я… Но, быть может, единственное, что во мне осталось от того, что напоминает прежнюю Лину – это именно тяга к ученичеству! Именно поэтому всю жизнь я была окружена людьми много старше меня. У меня никогда не было опыта общения со сверстниками. Я вообще многого не понимаю, не знаю, многого не испытала... Но каждый человек, к которому я, как говорил Тимур Зульфикаров, «прилипала как бинт к ране», был именно тем человеком, у которого я могла чему-то научиться. Тимур Зульфикаров - это тоже особый человек в моей жизни, это душа, разорванная на два полушария мира, на две вселенные: вообразите, отец его перс,  мать Людмила Владимировна Успенская родилась во Пскове, она автор уникального учебника русского языка. И вот в нем одном, в Тимуре оказалось возможным это невообразимое совмещение двух необъятных начал. Это потрясающий человек! Писатель, поэт, сценарист и настоящий философ, великие книги которого более известны, увы, за рубежом. 

- Когда Вы говорите об ученичестве, то имеете в виду свое духовное возрастание?

- Невозможно оторвать любую профессиональную деятельность от духовной жизни. Все чудовищные крены, вся нынешняя разруха и бесхозяйственность, разорение страны и убийства людей, в конечном итоге, - следствие предательства и бездуховности. Начало гибели любого общества, любой страны, любой личности всегда, независимо от обстоятельств и от времени, происходит, прежде всего, из-за отступления от Бога. Поэтому даже у самого маленького человека, чем бы он ни занимался, плоды его деятельности неизбежно зависят от объема его личности, то есть духовного опыта. Этот опыт и заставляет человека развиваться дальше.

А отсутствие духовного опыта при совершенном владении ремеслом оставляет человека ремесленником навсегда. И никогда не сделает его профессионалом. Я решительно не понимаю людей, которые могут разделять эти понятия. Нельзя утверждать: он злой человек, бесчестный, зато - настоящий профессионал. Так не бывает.

…Конечно, огромное влияние на мою душу оказала Анастасия Ивановна Цветаева, с которой я имела счастье дружить последние годы ее жизни. Когда я уезжала на гастроли, она становилась перед огромным своим киотом и не менее получаса стоя молилась, чтобы меня никто не обидел, -  ей почему-то казалось, что меня все обижают. В некотором смысле это так и было, так и есть. Я всегда была, как это теперь называется, «неформат».

Совершенно уникальные документальные шедевры Артаваза Пелешяна оказали на меня огромное влияние.

Работа с Сокуровым была значительным событием в моей жизни. Физически это было очень тяжело. Он арендовал на всю ночь уникальный зал питерской Певческой Капеллы. Это мой любимый зал! Именно в нем начиналась моя судьба. Это тот самый зал, который расположен в нескольких метрах от дивана, на котором умер убитый Пушкин. И вот всю ночь в Капелле я пела, а он писал. Видимо, он тоже как-то мистически ко мне относился, воспринимал меня как человека, который в любую секунду может умереть. Я рада, что в одном из лучших фильмов Александра Николаевича «Тихие страницы» звучит моя транскрипция Малера в сопровождении оркестра Мариинского театра.

Такое же восприятие было у последнего русского композитора Валерия Александровича Гаврилина, монографию которого я, конечно, тоже пела. И в эту монографию входило его завещание «Русская тетрадь», - вокальный цикл, равного которому мир не знает, ничего подобного нет даже у Свиридова. В монографии Гаврилина я пела все песни Офелии и «Военные письма», - абсолютно все. Так вот, Гаврилин однажды пришел послушать, как я пою Глинку, и одна моя знакомая встретила его в антракте со слезами на глазах; она подумала, что у него болит сердце, или еще что, предложила помочь, на что он ей ответил: «Если Лина будет так петь, то больше года она не проживет». И он был в какой-то степени прав. Я не могу сказать, что живу нормальной жизнью. Сегодня я… как петух с отрубленной головой: он какое-то время еще бежит......

Среди множества замечательных людей, дирижеров, органистов, не говоря о моем незаменимом аккомпаниаторе Женечке Талисмане (с которым мы стали последним камерным дуэтом России, на нас камерное творчество как-то закончилось), мне довелось общаться с такими выдающимися людьми, как София Асгатовна Губайдулина, Николай Николаевич Каретников, Владимир Иванович Федосеев, с очень многими замечательными музыкантами, артистами, в том числе с неповторимой Ией Сергеевной Саввиной и многими другими. Я имела счастье общения с выдающимся русским ученым, которая для меня, как для музыканта, воспринимающего мир звуками, олицетворяет последний голос великой русской культуры, - это супруга выдающегося русского философа-космиста, непревзойденного филолога Алексея Федоровича Лосева – почетный профессор московского университета Аза Алибековна Тахо-Годи. Своей душой, своей несокрушимой верой, своим громадным жизненным опытом (недавно ей исполнилось 90 лет) Аза Алибековна питает меня по сей день… и не только меня, разумеется. Если бы я была наделена такой уникальной памятью, какой обладает она, если бы в моей душе жил такой же свет, какой сияет в ее душе и в ее разуме, если бы я обладала такой необычайной способностью хранить своего внутреннего человека в состоянии постоянного трезвения и рассудительности, в коих пребывает ее душа, – сколько же я могла бы сделать доброго и необходимого для моей несчастной Родины! Аза Алибековна воистину последняя из могикан. Больше людей такого уровня нет.

А сколько удивительных батюшек, матушек Господь послал на моем пути! Сколько раз они мне не позволяли умереть от горя в прямом смысле этого слова! Конечно, все они – бесценные сокровища моей жизни. 

- Это прекрасно! Действительно, Библия называет нас храмом Господним, в котором пребывает Дух Святой: «…тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от  Бога, и вы не свои. Ибо вы куплены дорогою ценою. Поэтому прославляйте  Бога  и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии» (1-ое Коринфянам 6:19-20). Бог желает, чтобы  сердце  каждого из нас было храмом, в котором пребывает Дух Святой. Однако мы не можем жить без Церкви. Особенно сейчас, во времена лихолетья и великой смуты на Руси. Церковь – нам единственная опора и спасительное упование.

- У меня нет того защитного слоя, который, с годами уплотняясь, уберегал бы меня от сыплющихся то и дело ударов. Храм - вот моя радость, поддержка и защита. 

- Да, насколько тонко мы сможем настроить свой аппарат души, настолько преуспеем в земной жизни. В этом смысле Русская церковная культура неотделима от культуры светской и является ее эпицентром, это камень основания культуры.

- Вы знаете, для меня не существует и никогда не существовало понятия «светская культура». Если не духовная, значит не музыка; если не духовная, значит не живопись; если не духовная, значит не поэзия. Но между тем, я хотела бы подчеркнуть, что «Тарас Бульба» Гоголя, или «Капитанская дочка» Пушкина для меня такие же духовные произведения, как любимые молитвы. Или, скажем, лирика Пушкина о природе. Мне кажется, там больше Бога, чем даже в пушкинских переложениях молитв «отцы и жены непорочны» и т.п. Или, например, гениальный советский фильм «Приходите завтра» - на мой взгляд, это самый христианский фильм всех времен и народов. К сожалению, сегодня православное кино всё стремительнее превращается в индустрию, но до сих пор еще не сняли христианского фильма такого масштаба, как «Приходите завтра», в котором ни разу не произносится слово «Бог», но Им пронизано решительно всё и всё Им преображается. Помните ключевую сцену картины, когда героиня Фрося Бурлакова попадает в дом скульптора, и, по прошествии нескольких дней общения с ней, он уничтожает все, что сотворил за всю свою жизнь? Ведь эта сцена - по сути разрушение идольского капища.

Когда я говорю о культуре, то для меня важно, какие плоды рождаются в человеческой душе после соприкосновения с этой культурой. «По плодам их узнаете их». К чему та или иная культура может подвигнуть человека? Что она несет, к чему склоняет? Ведь можно поставить диск, изданный миллионными тиражами, где «Господи, помилуй» поют целый час под гитару. Единственным исключением в этой индустрии может быть вятская матушка Людмила Кононова, которая так восхитительно поет величальную русскую поэзию, что не остается никакого «зазора» между музыкой, голосом и стихами – в ее исполнении все равновелико. В остальном же, это и не музыка, это и не духовность, - подделка, обман, псевдо православие. Это та подмена, о которой, опять же, пророчески говорил еще в конце 80-е годы Сергей Сергеевич Аверинцев. Он говорил, что самая большая опасность, которая нам грозит – это грядущее время подмен. И он оказался абсолютно прав! Все самое главное, самое сокровенное, о чем мы бы ни говорили сегодня, заменено на «утку», на фальшивку. И уже выросло целое поколение, которое всерьез воспринимает купленные в православных магазинах детские книги, где самые любимые герои, в том числе былинные, изображены как в американских комиксах, а Машенька и медведь - как кукла Барби. Послушайте, но это чудовищно! Аверинцев называл это утратой культуры стыда.

- Наблюдая за Вашим творчеством, за тем, как Вы размышляете, можно сказать одно – Вы очень богобоязненный и совестливый человек. Вы не можете делать что-то плохо, всегда выкладываетесь из 100% на 100%.

- Если бы я работала на 100%, то это было бы на три с минусом, а чтобы дотянуть хотя бы до трех, нужно от себя требовать 140%. Меня дедушка учил: к смерти готовься, а поле засевай. Полина Львовна учила распеваться в 3,5 октавы, хотя за всю свою жизнь я не исполнила ни одного произведения, в котором мне пришлось бы использовать весь диапазон. Если распеваться, скажем, до симбикара, то очень тепло будет звучать соль наверху (а выше соль в контральтовом репертуаре не бывает). Словом, если распеваться только до соль, то эта нота прозвучит просто как нота, а для того, чтобы ноты стали музыкой, их нужно одухотворить. В них нужно влить свою кровь, свое сердце, свою судьбу, свое слышание мира. Распеваться нужно на две, на три, на четыре ноты дальше, иначе соль прозвучит просто как холодный, просольфеджированный звук.

Поэтому не только мое творчество, не только цикл «Возвращение на Родину», но вся моя жизнь прошла вот в таком режиме, - иного я не знаю, и поэтому со мной очень трудно, я часто хочу от людей почти того же, чего требую и от себя, не каждый это может выдержать.

И о совестливости. У меня один критерий: я пою только то, что не могу не петь, пою, когда чувствую, что именно я обязана это спеть. Я брала себе в единомышленники всегда только тех композиторов и тех поэтов, в мировоззрении которых я находила отклик собственным чувствам, мыслям, своему миропониманию. 

- "Музыка есть видение преображенного мира благодатью Божией, Славой Божией, явленной Господом Иисусом Христом на Фаворской Горе", – писала выдающаяся пианистка Мария Юдина. Вот кредо глубоко верующего художника, который одновременно и философ, и поэт. Таково и Ваше творчество: оно в высшей мере духовно. Незабвенная Мария Сергеевна Петровых писала: «Я при жизни пережила такое забвение, что по смерти оно мне не грозит», а Анна Андреевна Ахматова говорила: «Познав совершенную славу и полное бесславие, я поняла, что в сущности это одно и то же…». Ваша жизнь посвящена Богу и людям. Судьба Ваша и прекрасна, и трагична. Вы и любимы, и нелюбимы на Родине. Вы всемирно известны и одновременно неизвестны. О Вас старательно замалчивают вот уже многие и многие годы. Где Лина Мкртчян, где поет, кому? Ведь она не может не петь. Жива ли она вообще? Помните, в комедии Островского «Без вины виноватые» Кручинина говорит известную фразу: «Сначала горе да слезы, лавры потом». В какой мере это можно сказать о Вас?

- Я не имела ни званий, ни регалий - ничего. У меня в жизни никогда не было даже трудовой книжки. У меня никогда не будет пенсии. Я обречена на бедственное существование. Я нигде не получала и не получаю никакого жалования. Я бедствую. Но у меня есть Пушкинская премия! Что это такое? В моём представлении без воли самого Александра Сергеевича это чудо никак не могло произойти. Да, было время, когда после вечеров я давала сводные мастер-классы (для студентов консерваторий и для певчих церковных хоров), это было очень интересно и, конечно, в этом смысле я могла бы оказаться полезной. Но представьте себе, как это может быть при сегодняшних обстоятельствах, при сегодняшней программе обучения в музыкальных заведениях? Это невозможно! Во всех классах будут говорить одно, а я в своем - совершенно другое. И что? Ну, может быть, месяц я так продержусь, а потом или уволят, или еще что-нибудь. Да меня и не примут никуда. Если бы я жила при государе-батюшке Николае Александровиче, который был покровителем культуры, русского искусства и у которого, кстати, граф Шереметьев отвечал за так называемое «пушкинское дело» (он отдельно занимался Пушкиным, выкупал все его архивы, парижские рукописи). А Александра Федоровна до 1916 года вела пушкинский дневник. Разве не чудо? Это же поразительное явление! Она справедливо считала, что только зная Пушкина, можно понять душу русского человека.

Да, в моей жизни не было «лавров». Череда бесконечных смертей, больниц, предательств. Тысячу раз меня убивали Архиповы, Швыдкие с Лужковыми, но самые тяжелые удары были всегда от своих, от братьев патриотов.  Почему я почти жива? Потому что милостию Божиею, каким-то непостижимым чудом, я сумела сохранить любовь.

Моя бабушка всю войну была донором. Я привыкла относиться к людям вне зависимости от того, как они относятся ко мне. И очень многие люди, которых я обожаю, за которых я умереть могу, – меня просто ненавидят, на дух не переносят. Ну и что? А я служу им, как могу (о чем они даже и не знают). Я стараюсь быть похожей на бабушку, ведь это тоже в какой-то степени «донорство». А раз сохранилась любовь, так кто знает, может, за то короткое время, что мне осталось, я еще успею сделать что-то для своей Родины, которую я никогда не покидала, что бы мне ни предлагали, а предлагали огромные контракты, по условиям которых я не имела права пять лет петь в России. Для меня это, конечно же, было невозможно!

- Нет пророка в своем отечестве…

- Воистину прав был Пушкин, «они любить умеют только мертвых».

Нет, знаете, я очень счастливый человек! У меня есть моя святая Родина, мои незабвенные гробы, есть люди, которых я бесконечно люблю. Есть самое великое в мире – моя родная русская культура, к которой меня, быть может, когда-нибудь сочтут причастной. И есть, наконец, клочок неба над моим Храмом и надеюсь, хоть этот клочок неба у меня никто не отнимет.

- Покуда звучат в России такие голоса, как голос рабы Божией Елены, как голоса тех людей, которые становятся частью Цикла «Возвращение на Родину», покуда возносятся в тайне из мест сокровенных молитв быстрокрылые звуки – небо нас не оставит.

Мира Вашей мятежной о Господе душе, дорогая Елена Владимировна!

Благодарю Вас за незабываемую беседу. 

Мария Мономенова