Святославу три года.

Он такой большой, что уже не любит,

когда ему делают разные замечания,

но он всё ещё любит сказки,

именно поэтому я их пишу.

 

СКАЗКА

 

– Жила-была добрая сказка, а в доброй сказке жила-была тёмная берлога, а в тёмной берлоге жила-была рыжая белка, а в рыжей белке жила-была добрая сказка, а в доброй сказке жила-была тёмная берлога… – бормотал ручей, сбегающий вниз по оврагу.

 

Целый день маленький Волк, положив  на передние лапы печальную мордочку, лежал и слушал. Солнце уже еле-еле пробивалось сквозь густые ветви засыпающего леса. Туман поднимался к макушкам деревьев и рассеивался. В небе, разукрашенном акварелью, можно было разглядеть первые звёзды.

 

–…а в тёмной берлоге жила-была рыжая белка, а в рыжей белке жила-была добрая сказка…– повторял ручей.

 

Маленький Волк приподнял голову и недовольно произнёс:

– Эта сказка никогда не кончится.

– …а в доброй сказке жила-была тёмная берлога, а в тёмной берлоге, жила-была рыжая белка… – продолжал ручей.

– В берлоге жил медведь! Он и сейчас там живёт, поэтому я к этой берлоге близко не подхожу! – зарычал Волк. Но ручей настаивал на своём:

– …жила-была добрая сказка, а в доброй сказке жила-была тёмная берлога…

– Пойду спать! Не нравится мне эта сказка, – разозлился маленький Волк, встал, отряхнулся и ушёл.

 

Утром он опять прибежал к ручью, улыбнулся и лёг рядом с ним. Сказка не кончалась.

 

 

ЧЕРВЯК

 

Жил да был Червяк, и был у червяка нос, и ничего кроме носа у Червяка не было. Начинался червяк носом и заканчивался Червяк носом. Носом Червяк ел, носом Червяк пел, даже думал Червяк носом. Обычно, после дождя он выползал из-под коряги, покрывался белыми пятнами и улыбался всем своим удивительным носом.

 

 

ДОМИКИ

 

Давным-давно это случилось. Мало кто знает, а кто знает – не вспомнит.

 

В некотором царстве лесном государстве жили-были домики. Домиков было много, и звались они по-разному: Гнездо, Берлога, Дупло, Нора. Был даже такой домик, которого и домиком-то не назовёшь. Просто Коряга и всё. Но ведь Коряга могла быть кому-то домиком? Могла, да не появились ещё на свет к тому времени разные звери, жучки-паучки, звонкие птицы.  Тишина стояла в лесу. Изредка ветер тропинки приминал, по которым, кроме него, ходить было некому.

 

Долго думали домики, что делать? И решили загадать желания. Каждый своё. Берлога загадала медведя и – медведь появился. Гнездо загадало птицу и – птица появилась. Дупло загадало белку и – белка появилась.

 

Домики наперебой загадывали желания, и лес наполнялся весёлым шумом.

 

– А я хочу загадать червяка, - неловко произнесла Коряга. Тут же из-под неё выполз Червяк и улыбнулся. Коряга улыбнулась в ответ:

–  Как хорошо, что есть желания, которые всегда исполняются.

 

 

ДВА СУГРОБА

 

На самом краю оврага жили-были два Сугроба, как две капли воды похожие друг на друга. Оба белые, нарядные. Одно удовольствие смотреть на них. Прямо не сугробы, а настоящие братья-близнецы. Родителей своих они толком не помнили. Знали только то, что появились на свет в самом начале зимы с первым снегом. Росли вместе. Вместе любовались звёздами, терпели заморозки, нежились в первых лучах зимнего утра.

 

С наступлением весны Сугробы растаяли, превратились в ручей, сбежали вниз по оврагу и совсем исчезли. Никто о них даже не вспоминал, будто и не было их совсем. Теперь там, на краю оврага, растут цветы. Такие разные, не похожие друг на друга цветы.

 

 

КАМЕНЬ

 

Жил да был Камень. Большой серый Камень. Он лежал на середине дороги и звери постоянно об него спотыкались. Непонятно, как и зачем он появился.  Сдвинуть с места и перенести Камень подальше в кусты никто не мог. Уж больно тяжёлый был.

 

Побежит по дороге задумчивый волк или заяц какой, или ёжик, споткнётся о Камень, упадёт и заплачет. Камню было всё равно. Он даже не краснел. Только лежал себе и лежал.

 

Звери думали, что ему внимания не хватает, а у него просто совести не было. Ни капельки.

 

В конце концов, звери общим советом решили обходить Камень стороной. Дорога стала длиннее, но безопаснее.

 

 

ЁЖИК И БЕЛКА

 

Жил да был Ёжик, который больше всего на свете хотел быть ёжиком, потому что ёжиком быть хорошо. Можно свернуться в клубок и скатиться в овраг. А ещё можно, не поднимая глаз, бегать вокруг дерева и не замечать того, что на небе собираются тучи. А тучи и правда собираются. Ещё мгновение и пойдёт дождь, какого никто никогда не видел. Но Ёжик был счастлив. Просто счастлив, вот и бегал он вокруг дерева.

 

На том самом дереве, вокруг которого, не поднимая глаз, бегал Ёжик, жила-была Белка, которая больше всего на свете хотела быть белкой, потому что белкой быть хорошо. Она была счастлива.

 

Все были счастливы.

 

Как только первая капля дождя упала на землю, Белка улыбнулась так, как могут улыбаться только белки, и прыгнула в свой домик. Лес зашумел. Трава, будто от испуга, прижалась к земле. Ёжик, улыбаясь так, как могут улыбаться только ёжики, свернулся в клубок, скатился в овраг и забрался под корягу.

 

Осень. Время улетать в тёплые края. Совсем скоро у тех, кто был счастлив, вырастут крылья.

 

 

ВОЛК И ЗАЯЦ

 

Жили да были Волк и Заяц. Волк был самым обыкновенным волком, а Заяц был выше деревьев и мог дотянуться своими лапами до солнца. Когда наступила зима, Волку стало холодно. Он заплакал. Его слёзы превращались в солёные снежинки и летели, куда ветер подует. А ветер дул в разные стороны. Вскоре весь лес покрылся солёными снежинками. Деревьям это не нравилось. Большой Заяц взял Волка и поднял высоко к солнцу. Там было очень тепло. Волк согрелся и перестал плакать.

 

"Если бы я был голоден, я бы его непременно покусал. Ведь он самый большой, самый вкусный. Самый-самый!" – думал Волк, засыпая на мягких заячьих лапах.

 

 

ЖУК-КОРОЕД И ДЕРЕВО

 

Жил да был Жук, и звали его Короед, потому что он питался древесной корой. Аппетит у Жука-Короеда был хороший, особенно весной, когда лес, очнувшись от зимней спячки, давал первые зелёные побеги.

 

Каждое утро Жук подходил к первому попавшемуся Дереву, залезал на него и начинал есть. За несколько минут он съедал много-много древесной коры. Из-за этого Дерево раскачивалось на ветру.

 

Если бы у Дерева было, как у человека, две ноги или, как у ёжика, четыре, оно бы убежало от Жука-Короеда далеко-далеко в лес и жило бы там долго и счастливо. Но у Дерева была только одна нога, да и та вросла пальцами в землю так, что сдвинуться с места было невозможно.

 

"На одной ноге далеко не убежишь", – думало Дерево и, с присущим ему спокойствием, продолжало раскачиваться на ветру.

 

 

МЕДВЕДЬ И ВЕТЕР

 

Жил да был Медведь, который всю зиму ни с кем не дружил, потому что боялся. Он лежал в берлоге и сосал свою лапу. Ему было темно и страшно.

 

У входа в берлогу, не смыкая глаз, сутками напролёт дежурил Ветер. Ветер переживал за Медведя. Думал, что кто-нибудь случайно заглянет в берлогу и напугает косолапого.

 

Прошёл месяц, потом другой, третий. Наступила весна. Ветер от постоянного недосыпа совсем ослаб и еле-еле держался на ногах.

 

Когда от лапы уже почти ничего не осталось, Медведь решил вылезти из берлоги и с кем-нибудь подружить. Яркие лучи солнца ослепили его.

 

– Видишь, у меня нет лапы! – сказал Медведь.

– А я засыпаю… – сказал Ветер и прижался к мохнатой щеке Медведя.

 

 

ШИШКА

 

Жила-была Шишка. Сначала Шишка жила-была высоко на ёлке, а потом она упала и стала жить низко – у одного маленького Зайца на голове. А дело было так:

 

В ясный погожий день, когда бабочки порхают с цветка на цветок и птицы поют о небесной красоте леса, родилась Шишка. Мама-ёлка и кормила её, и поила. Согревала в непогоду, пела перед сном колыбельные песни. Заботилась, одним словом.

 

Шишка росла не по дням, но по часам. Шло время. Дни становились короче, ночи – длиннее. Похолодало. Бабочки обернулись звёздами и улетели на небо поближе к луне и солнцу. Птицы берегли горло и пели уже не так звонко. Лес увядал. А Шишка, напротив, цвела и хорошела. Можно было подумать, что на ёлке растёт очаровательный ёжик, а не Шишка какая-то. Стало ей одиноко. Вот и загрустила она.

 

Подул осенний ветер. Шишка сорвалась и свалилась на голову одному маленькому Зайцу, который без разрешения родителей пошёл в лес погулять. Там она и осталась жить.

 

 

СОЛНЕЧНАЯ ПОЛЯНА

 

Где-то там далеко-далеко в лесу за семью оврагами жила-была Солнечная Поляна. Так далеко, что можно было идти до неё – не дойти, бежать до неё – не добежать, лететь до неё – не долететь. Такая большая и круглая Солнечная Поляна. О ней многие говорили, но никто никогда её не видел, разве только во сне.

 

– Если до неё идти – не дойти, бежать – не добежать, лететь – не долететь, значит, до неё можно доползти, – зевал Червяк и переворачивался с бока на бок.

 

– До неё можно докатиться, – бормотал Ёжик, сворачиваясь в клубок, и закрывал глаза.

 

– …или допрыгать, – засыпая, шептал Заяц.

 

Они спали, и снилась им Солнечная Поляна.

 

 

ЭХО

 

Жило-было Эхо, прямо не эхо, а сплошное расстройство. Скажешь ему: "А-а-а!", оно тебе ответит: "Бэ-бэ-бе!", язык покажет и убежит, куда глаза не глядят, где уши не слышат.

 

Это всё присказка, а сказка начнётся, когда Эхо вернётся.

 

 

ПАУК

 

Жил да был Паук. Ног у Паука не было совсем, но зато у него было целых восемь рук. Иногда Паук махал ими так, что казалось, будто у него не восемь рук, а в два раза больше – шестнадцать.

 

Паук лежал на спине, смотрел на свои руки и не знал, куда их девать. И в карман не засунуть, потому что кармана нет, и выкинуть нельзя, потому что жалко. Так он лежал долгие-долгие годы, многие века и тысячелетия, пока ему не захотелось пить. Паук печально посмотрел на свои целых восемь рук и вздохнул:

– Были бы у меня вместо них ноги, я бы пошёл к ручью воды напиться.

 

И вдруг, ни с того, ни с сего, у Паука появилось восемь ног, а руки, наоборот, исчезли. Обрадовался Паук, вскочил на ноги и побежал к ручью напиться водой. Бежал Паук так быстро, что казалось, будто у него не восемь ног, а в два раза больше – шестнадцать.

 

Прибежал, напился, лёг на спину и стал думать о том, куда теперь ноги девать. И в башмаки не засунуть, потому что башмаков нет, и выкинуть нельзя, потому что жалко. Так он опять пролежал долгие-долгие годы, многие века и тысячелетия, пока ему не захотелось за ухом почесать. И вдруг, Паук, ни с того, ни с сего, взял и почесал за ухом ногой.

 

Его счастью не было конца. Получилось так, что и ноги были на месте, и за ухом больше не чесалось.

 

 

КОМАР

 

В стародавние времена, когда лес был таким большим, что не было ему ни конца, ни края, а люди ходили на четвереньках и умывались дождевой водой, жил да был Комар, и были у Комара сафьяновые сапоги, каких ни у кого не было. Он летал по лесу туда-сюда, важничал и считал себя хозяином, дескать, если сафьяновые сапоги есть только у меня, значит я самый главный. Ладно бы просто важничал, но ведь он отрастил себе длинный хобот, и всё время норовил задеть им кого-нибудь. Подлетит поближе, ударит хоботом по спине и пищит довольный. Спасу от Комара не было никакого. Тогда люди решили провести водопровод и ходить на двух ногах, а руками от надоедливого Комара отмахиваться. Теперь все в лесу знают: у кого есть водопровод, тот самый главный. Говорят, что с тех самых пор Комар перестал носить сафьяновые сапоги, потому что пользы от них никакой не было.

 

 

ХИТРЫЙ ХВОСТ

 

Жил да был хитрый Хвост рыжего цвета. Постоянного хозяина у Хвоста не было, поэтому он ко всем цеплялся. Прицепится к зайцу и бегает за ним всюду. Заяц из-за этого становился сам не свой. Его нос покрывался веснушками, а глаза при виде всякой чужой вкусности разбегались в разные стороны так быстро, что поймать их не представлялось возможным до тех пор, пока он как-нибудь не исхитрится и не съест эту всякую чужую вкусность. Хитрый Хвост радовался, а зайцу было стыдно.

 

К кому только не цеплялся Хвост! И к медведю, и к ёжику, и к червяку.  Даже легкокрылого мотылька не обошёл стороной. Цеплялся так сильно, что мотыльку пришлось сгореть от стыда, лишь бы только Хвост оставил его.  

 

Что знаю, то и рассказываю:

 

Сейчас хитрый Хвост бегает за лисой и не даёт ей никакого покоя. Все-все-все, от мала до велика, волнуются за лису, но поделать ничего не могут. А ещё знаю, что заяц при виде всякой чужой вкусности оглядывается, чтобы посмотреть: не прицепился ли снова к нему этот самый хитрый рыжий Хвост.

 

 

ТРУТЕНЬ

 

Жил да был Трутень. Трутень – это такая пчела, которая целыми днями с утра до вечера только и делает, что трёт свою тень. Все пчёлы, как пчёлы, работают, мёд собирают, а Трутень…

 

– Чем занимаешься, Трутень? – спрашивали у него.

– Тру свою тень.

– А зачем?

– Она мне работать мешает.

 

К вечеру тень сама собой исчезала. С чувством выполненного долга Трутень ложился спать.

 

 

ГУСЕНИЦА

 

Жила-была Гусеница красоты неописуемой. Кожа нежная с цветными пятнышками, будто сама радуга лучилась из неё и переливалась на солнце. Гусеница мечтала скорее превратиться в бабочку. Она с нетерпением ждала этого волшебного события и делала всё, что положено делать гусенице: следила за собой, хорошо питалась, умывалась в утренней росе, была трудолюбивой и доброй. Из небольших листочков Гусеница сплела себе тёплый домик, обмотала его шёлковой паутинкой и…

 

…превращение началось! Вот она уже чувствует, что сначала вытянулись, а потом окрепли её тонкие лапки, выросли крылья. Ещё одно усилие и весь мир увидит, как она счастлива. Гусеница потихоньку выбралась из своего домика, расправила крылья, набрала в рот побольше воздуха, прыгнула вверх, замахала крыльями и полетела.

 

– Я бабочка! Я самая настоящая бабочка! Посмотрите на меня, я летаю! – закричала Гусеница на всю солнечную поляну. Вскоре к ней присоединилось много-много таких же красивых и очаровательных гусениц, которые только-только превратились в бабочек. Все вместе они представляли собой мозаику сбывшейся мечты.

 

К вечеру Гусеница устала, присела на цветок, спрятавшийся от лунного света, и представила себе, что превратилась в бабочку, которая мечтает стать гусеницей для того, чтобы потом опять превратиться в бабочку.

 

 

ОРЕШНИК

 

Кому – ворон ловить, кому – сорок считать, а мне – сказку сказывать:

 

Жил да был Орешник. Сам ростом не велик, но большой пребольшой поэт. Он любил слагать стихи. Нет, не так. Он их не слагал. Стихи сами приходили к нему с неба подобно капелькам дождя. Чаще всего вечером или совсем поздно ночью. Утром хотелось спать, поэтому стихи никак не шли. Но Орешник по этому поводу не переживал. "Всему своё время", – говорил он, потягиваясь в белой постельке тумана.

 

Кто – ворон ловил, кто – сорок считал, а я, сказку сказывая, засыпал.

 

 

ПОГАНКА

 

Жила-была бледная Поганка. Такая бледная, что всем становилось страшно только от одного её плакучего вида. Ножка тонкая, чуть ли не прозрачная, юбочка маленькая, а голова, наоборот, большая и вся в слезах.

 

Поганка плакала по любому поводу.

 

Выглянет из-за облака солнце – она заплачет, зальётся горючими слезами, мол, солнце выглянуло последний раз, попрощаться, скоро уйдёт оно по своим делам и больше никогда не вернётся. Ясное дело, солнцу нужно было везде успеть: и там посветить, и там, всех согреть, приободрить, добрым взглядом приласкать, поэтому оно действительно уходило, но через какое-то время обязательно возвращалось.

 

Но бледная Поганка не успокаивалась и по-прежнему плакала.

 

Я в лесу гулял, Поганку увидел, ничем не обидел, поправил капюшон и дальше пошёл.

 

 

ОДНА НА ВСЕХ

 

В лютую пору морозного холода, когда правили лесом вьюги да метели, жили-были улыбки, и все они были на разных языках. Медвежья улыбка была на большом и застенчивом языке медведя. Она улыбалась по-медвежьи. У зайца была заячья улыбка на языке зайца и улыбалась она по-заячьи. У волка тоже была, хоть и страшнющая, но своя, волчья улыбка на своём волчьем языке. И никто не мог ими делиться. Медведь не понимал зайца. Заяц не понимал волка. Волк – медведя.

 

Белка, поскольку была самой беспокойной, с высоты своего домика с тревогой и грустью наблюдала за жителями леса. "Хорошо бы иметь такую-претакую улыбку, которая была бы одной на всех", – так она думала-думала и кое-что надумала.

 

"Для начала я найду общий язык, – решила Белка, – и тогда общая улыбка сама собой появится". Она прыгнула с одного дерева на другое, потом на третье, четвёртое, пятое, заглянула под всякую веточку, но общего языка нигде не было. Вконец уставшая и обессиленная Белка вернулась к своему домику.

 

В горьких раздумьях провела Белка всю зиму. Весна потихоньку входила в свои права. Её спокойную поступь разносил по лесу лёгкий ветерок. Весна, весна! Лесные жители выходили на улицу и приветствовали её. Каждый своей, но какой-то особенной, весенней улыбкой.

 

Белка выглянула из дупла и удивилась. Неожиданно для себя она вдруг начала понимать то, о чём поют птицы, пролетая мимо неё. Посмотрела на радостного зайца, который как очумевший прыгал вокруг смеющегося ёжика, и поняла его, и, так же как он, широко по-весеннему улыбнулась.

 

Всем на прощание по-весеннему улыбнулся морозный холод. Теперь Белка знала, что даже если он опять вернётся, то ей совсем не будет грустно. Ведь у них появился общий язык – язык весны и одна на всех весенняя улыбка.

 

 

СОРОКА (колыбельная)

 

Всерьёз ли, в шутку, ложимся спать сию минутку. Перед сном я расскажу тебе сказку.

 

Жила-была Сорока, и не было от Сороки никакого прока. Утром она любовалась своим отражением в капельках росы, днём прогуливалась у ручья, чистила пёрышки. Ближе к вечеру садилась на самое высокое дерево и ждала появления луны. Она ведь думала, что луна – это обычное зеркальце.

 

Темнело. Казалось, будто небо опускается ниже, облака расступаются. Одна за другой вспыхивали звёзды. Сорока от нетерпения била кончиком хвоста по макушке дерева и чуть слышно стрекотала. Появлялась луна.

 

– Миленькое зеркальце, иди ко мне, позволь посмотреться в тебя! – просила Сорока.

 

Луна покачивала головой и молчала в ответ.

 

Всерьёз ли, в шутку, но погоди минутку. Хочу сказать: чтобы дальше слушать, закрой глаза да открой уши.

 

– Миленькое зеркальце, – кокетливо переминаясь с ноги на ногу, продолжала Сорока, – миленькое-премиленькое! Грудь у меня белая, спина загорелая, пёрышко к пёрышку. Ах, как хочется ещё разочек посмотреть на себя и красоту свою.

 

Луна покачивала головой и молчала в ответ.

 

Всерьёз ли, в шутку, но погоди минутку. Хочу сказать: чтобы дальше слушать, закрой глаза ещё лучше.

 

– Миленькое-премиленькое, – никак не могла успокоиться Сорока, – ну, нельзя же быть такой врединой! Мои крылышки идут клинышком, мой клюв слаще клюквы, а хвостик, что через речку мостик. Позволь же мне полюбоваться собой.

 

А луна покачивала и покачивала головой.

 

Всерьёз ли, в шутку, мы спим уже минутку. Завтра утром проснёмся и скажем Сороке, что луна – такое зеркальце, в котором только солнце отражается.

 

 

ПОДОРОЖНИК

 

Жил да был Подорожник, и, несмотря на то, что рос Подорожник вдоль дороги на обочине, к нему все обращались с уважением и называли его, не иначе как, доктор Подорожник. Вот и медведь пришёл к нему подлечить свою лапу.  

 

– Я всю зиму лежал в берлоге, ни с кем не дружил, – сказал медведь доктору Подорожнику, –  мне было темно и страшно, поэтому я лапу сосал и от неё почти ничего не осталось.

– Хорошо-с, деточка, – по-доброму засмеялся доктор Подорожник и наложил свои листики на медвежье плечо.

 

У медведя сразу же выросла новая лапа. Не простая, а вся из мёда. Медведь обрадовался и пошёл к пчёлам хвастаться ею.

 

 

ВОЗДУХ

Жил да был добрый лесной дух по имени Воз. Иначе говоря, Воздух. Он был прозрачным, поэтому его никто не видел, но все знали, что он есть. В трудную минуту на него можно было положиться или схватиться за него – не подводил. Больше всего на свете добрый дух любил щекотаться, особенно когда забирался кому-нибудь в нос.

Однажды Ёжик, как обычно, думая о том, что хорошо быть ёжиком, гулял по лесу. Он был увлечён своими мыслями и не заметил ямы, которая неожиданно выросла под его лапками, и свалился в неё.

Ёжик поднял глаза и увидел бегущие по небу облака. Страх на какое-то время сковал его. Невозможно было пошевелиться. Прошло несколько минут. Ежик успокоился, собрался с силами и подпрыгнул, пытаясь зацепиться за краешек ямы. Сначала он подпрыгнул на одной лапке, потом на двух, потом на всех четырёх, но ничего не получалось. Яма была слишком глубокой. Тогда Ёжик позвал на помощь доброго лесного духа. Воздух сразу же пришёл, забрался Ёжику в нос и начал щекотаться.

– Мне сейчас не до смеха! – еле сдерживаясь, чтобы не чихнуть, закричал Ёжик. Но Воздух продолжал настойчиво щекотаться. В конце концов, Ёжик всё-таки чихнул, да так громко, что яма осыпалась и стала ниже ростом. Теперь, если поднять глаза, то можно было увидеть орешник, растущий недалеко, или сороку, которая по своему обыкновению прогуливалась у ручья. Ёжик зацепился передними лапками за краешек ямы, чуть подтянулся и выбрался из неё.

 

 

ЗЕМЛЯНИКА

 

Жила-была Земляника, и было её мало.

 

Паук лежал на спине, без устали дрыгал ногами и чувствовал единение с природой. Гусеница радовалась жизни. Поганка, глядя на неё, плакала. Хулиганистое эхо летало над солнечной поляной. А Земляника росла и множилась.

 

Летний ветерок ласково трепал медведя за ухо. Орешник вынашивал в уме идею нового стихотворения, которое он собирался написать поздно вечером. Заяц прикладывал к шишке подорожник. Добрый лесной дух по имени Воз был рядом. А Земляника росла и множилась.

 

Камень скучал, маленький волк слушал бормотание ручья, червяк улыбался, сорока чистила пёрышки. Белка с нежностью смотрела на ёжика. Ёжик бегал вокруг дерева, не поднимая глаз. А Земляника всё росла и множилась.

 

Жук-короед спорил с комаром о смысле жизни. Трутень из последних сил тёр свою тень. Хитрый хвост гонялся за лисой. А Земляника всё росла и росла, множилась и множилась. Скоро её будет так много, что всем-всем-всем хватит.

 

Дмитрий Артис

 

Источник изображения: www.goodfon.ru