Конечно, Соловьев – это прежде всего его работы, мастерски написанные, блещущие умом и богатством мыслей. Кстати, о феноменальной силе его ума А.В. Амфитеатров оставил нам такое свидетельство:

«Удивил нас Соловьев, - говорил мне один московский литератор. - Разговорился вчера. Ума - палата. Блеск невероятный. Сам - апостол апостолом. Лицо вдохновенное, глаза сияют. Очаровал нас всех... Но... доказывал он, положим, что дважды два - четыре. Доказал. Поверили в него, как в Бога. И вдруг - словно что-то его защелкнуло. Стал угрюмый, насмешливый, глаза унылые, злые. "А знаете ли, - говорит, - ведь дважды-то два не четыре, а пять?" - "Бог с вами, Владимир Сергеевич! да вы же сами нам сейчас доказали..." - "Мало ли что "доказал". Вы послушайте-ка..." И опять пошел говорить. Режет contra, как только что резал pro, - пожалуй, еще талантливее. Чувствуем, что это шутка, а жутко как-то. Логика острая, резкая, неумолимая, сарказмы страшные... Умолк, - мы только руками развели: видим действительно дважды два - не четыре, а пять. А он - то смеется, то словно его сейчас живым в гроб класть станут».

Однако для понимания его христианства одних его работ мало; необходимо еще знакомство с личностной стороной его жизни. По приезде в Россию Соловьев проживает в основном  в «доме Лихутина» на Пречистенке, где жили его мать и сестры. Но его неспокойная душа требует перемены мест – то в Петербург, то в Киев, то в Краков, и даже в Москве он переселялся в «Славянский базар». В.В.Розанов писал: «Для его «крыльев» жить на квартире слишком грузное состояние. «Не такова птичка». Он вечно жил по номерам или в гостях. Раз жил в пустой квартире Страхова, откуда писал ему письма. Вообще оседлая жизнь, постоянная жизнь и Соловьев – вещи несоизмеримые». И каждый переезд – с собой лишь небольшая стопка книг. Его память была феноменальна.

Знаменательно, что дед Соловьева по отцовской линии был священником, и в алтаре благословил 9-летнего Володю на служение Церкви. Кстати, во время учебы и преподавания  Соловьева в Московском университете, ректором был его отец, знаменитый русский историк С.М. Соловьев. И интересно, что Сергей Михайлович всячески избегал участия в университетской карьере сына – воздерживался при голосованиях, уклонялся от подписей, и даже настоял, чтобы сын защищал диссертацию в Петербурге. Вот это – порядочность! Сейчас бы так.

Впрочем, Владимир Соловьев был настолько без меры одарен, что в протекции абсолютно не нуждался. Наоборот, понимая свою талантливость, он всячески смирял себя постоянной самоиронией, разного рода автошутками, сатирическими стишками и, сейчас бы сказали, стебом над самим собой.

Крамской Николай Иванович. Портрет философа Владимира Сергеевича Соловьёва. 1885

Шутки и ирония помогали Соловьеву, к тому же, в преодолении многих неудач. По поводу неприятия идей Соловьева католиками, он иронизирует: «Книгу мою французскую не одобряют с двух сторон: либералы за клерикализм, а клерикалы за либерализм»  (письмо канонику Рачкому, 1899). Соловьевские шутки в письмах – особая тема. Они, мягкие, остроумные и добрые, присутствуют  почти в каждом письме, и большинство из них – о своих болезнях и незавидных обстоятельствах. Вот некоторые:

«Все мы под цензурой ходим!» (Страхову 6 дек 1887).

«становлюсь чем-то вроде литературного поденщика» (Марье Петровне Фет 20 июля 1890 г.)

«я мало-помалу превращаюсь в машину Ремингтона» (Стасюлевичу 7 окт. 1890 г. ).  

Писательское творчество Соловьева – это непрерывный подвиг интеллектуального труда, большей частью ночью, в условиях  житейской неустроенности. Отсюда и болезни, которые тоже вышучиваются:

 «Я неизменно страдаю невралгиями, бессонницею и безденежьем» (кн. Д. Цертелеву, 1887 г.,).

 «…я так ужасно простудился, что представляю в одном лице и Осипа и Архипа»  (Страхову 6 дек. 1887 г.) – тут аллюзия на скороговорку «Осип охрип, Архип осип».

«О себе скажу только, что нахожусь в весьма выгодном положении, а именно теперь мне во всех отношениях так скверно, что хуже быть не может. Следовательно, будет лучше» (кн. Д. Цертелеву, 1887 г.).

«…нахожусь в крайне жалком положении, изнемогая от обилия истекающей крови и скудости притекающих денег» (Страхову. 1888 г.).

«…истекал кровью так сильно, что напугал доктора, который и прописал мне множество лекарств; но так как я купил их только из вежливости, а от пользования ими воздержался, то и выздоровел своевременно» (Л. Толстому, 1894 г.).

«К невропатологу еще не обращался, но, вероятно, обращусь. А может быть, я просто начинаю переходить из твердого состояния в жидкое, чтобы потом перейти в газообразное» (Н.Я. Гроту 1893 г.).

 «…одержим я инфлуэнцей» (Лукьянову, 1899).

«…нахожусь в гриппе и трудах» (Мартыновой, 1892 г.).

Николай Сомин